Читать онлайн «Странник по прозвищу Скиф». Страница 141

Он достиг выхода и с облегчением вынырнул из серой мглы. Вокруг привычно мерцали световые потоки, то сворачиваясь округлыми клубками миров, то низвергаясь вдаль сияющими водопадами; звуки, прежде едва слышные, кружили его в своем водовороте. Но сквозь обрывки мелодий и всплески вселенской музыки победным грохотом звучал колокол, а труба, будто поторапливая, протяжно подпевала ему. Аметист и рубин были близко!

Повелитель Снов устремился к ним.

Оба огня горели по-прежнему неярко, что уже не вызывало у него тревоги; главное, он их нашел! Нашел в гигантском мире-клубке, столь огромном, какие не встречались ему до сих пор. Клубок этот являлся как бы слоистым, состоявшим из кожуры и сердцевины; его многоцветные блестящие оболочки тут и там были разорваны провалами, сквозь которые проглядывало ядро — еще один мир, внутренний, не такой яркий и пестрый, но казавшийся Владыке Снов смутно знакомым. Впрочем, он не стал уделять ему внимания, ибо аметистовый и рубиновый огоньки светились в одном из слоев внешней сферы, около серповидного разрыва, рассекавшего ее от полюса до полюса.

Итак, он нашел их! Но с прибавлением, что в очередной раз изумило его: рядом с двумя знакомыми огнями горела еще одна искорка, тоже будто бы прикрытая полупрозрачной дымкой. Цвет ее, алофиолетовый, гармонировал с оттенком аметиста, и мелодия казалась подобной — тоже звук колокола, однако не гулкого медного, а скорее серебряного, звучащего с большей нежностью, сопрано, а не баритоном.

Гранат, решил он. А если конкретнее — альмандин! Не кроваво-красный пироп, не оранжевый спессартин и, разумеется, не зеленые демантоид или гроссуляр и не желтый топазолит. Он представлял себе цвет каждой из десятков разновидностей гранатов, и альмандин среди них был самым любимым; быть может, потому новый странник вызвал у него симпатию. Вернее, интерес; он ни к кому не испытывал симпатии, если не считать обсидиана.

Обсидиан воспринял новости спокойно — лишь брови его приподнялись да в карих глазах промелькнул охотничий блеск. Похоже, он не собирался возвращать путников — ни тех, что принадлежали земной реальности, ни присоединившегося к ним в Амм Хаммате альмандина. Он лишь спросил, достижим ли для Повелителя Снов тот мир, в котором находились сейчас все трое, — и, выслушав утвердительный ответ, довольно хмыкнул.

Разумеется, с тем миром, с многослойным огромным клубком, где пребывал в настоящий момент аметист, агент эс-ноль-пятый, не предвиделось никаких трудностей. Разысканный единожды, любой из них занимал свое место в незримой партитуре, которую Владыка Снов помнил наизусть; найденный мир становился для него привычным аккордом, повторить который было столь же легко, как вернуть в земную реальность странников. Слоистая сфера и тот, внутренний мир, показавшийся ему знакомым, не составляли исключения; он мог дотянуться мыслью до любой точки внешнего клубка или до его сердцевины и ощутить все три живые искры — включая альмандин, ибо любой из крохотных огоньков, вспыхнувших на струнах арфы, был ему подвластен. Другой вопрос, как вспыхнул этот гранатовый отблеск и почему?

Есть, однако, вопросы, на которые не стоит искать ответов, и Повелитель Снов решил не мучиться с новой загадкой. Хватит с него рубина! А этот алофиолетовый гранат, возникший словно бы из ничего, пусть себе светится и сияет, пусть звенит серебром, пусть искрится в клубке перепутанных струн… В нужный час он сумеет извлечь его и перенести на Землю вместе с аметистом и рубином. Тогда, быть может, и наступит время для вопросов и ответов.

Обсидиан явно собирался в дорогу. Он побывал внизу, в камере связи, и пришел оттуда с довольной улыбкой на губах; просидел часа два в своем кабинете, пуская дымные кольца и что-то прикидывая, затем велел готовить снаряжение. Видимо, ему хотелось самому разобраться в ситуации, и Владыка Снов уже предчувствовал, что вскоре к огромному слоистому клубку заскользит новый огонек.

Была тут, правда, некая проблема — рыжая шардисская клиентка. Четыре странника в одном месте и еще один — в другом; четыре искры в большом многослойном клубке и еще одна, темно-оранжевая, цвета ржавчины или обожженной глины, гостившая во Фрир Шардисе. Он мог бы контролировать их всех, но с напряжением, ненужным и даже опасным, ибо в создавшейся ситуации ему не хотелось распылять свою силу.

Когда он сказал об этом обсидиану, тот лишь нахмурился и махнул рукой. Потом пробормотал:

— Черт с ней, с этой рыжей стервой! Сухой лист, и лететь ему по ветру прямиком в серые туманы… Ну и пусть летит… пусть… Верни ее. Верни ее, Доктор, и передай, чтоб убиралась к дьяволу!

Над Сарагосой безоблачное небо…

Павел Нилович Ивахнов, пятидесяти лет от роду, бывший российский разведчик, а ныне — сотрудник Системы, куратор звена С, ее Петербургского филиала, выбрал этот пароль, руководствуясь детскими воспоминаниями. Когда он родился, одни войны в Европе уже отгремели — и финская, и испанская, и вторая мировая, а другие, балканская и кавказская, еще не успели начаться; но году эдак в семидесятом шустрое ухо Пашки Ивахнова поймало где-то и как-то звонкую фразу времен испанской войны, и застряла она в его памяти надолго. Застряла, а потом вспомнилась и обрела новый смысл. Теперь Сарагосой был он сам, а не город в Испании, и, значит, называя пароль, он всякий раз желал безоблачного неба себе самому — и в прямом, и в переносном смысле.

Над Сарагосой безоблачное небо…

Но сейчас над головой Пал Нилыча Ивахнова неба не было вовсе. Ни облаков, ни солнца, ни яркой синевы или темного ночного занавеса, расшитого блестками звезд. Вместо всего этого привычного великолепия над куратором звена С нависал серый металлический потолок; справа находилась такая же серая стена, а слева — прозрачная перегородка, совершенно глухая, тянувшаяся от пола до потолочного свода. Можно было бы сказать, что он стоит в коридоре — если бывают коридоры шириной метров сто, начинающиеся в бесконечности и уходящие туда же.

Он не знал, где очутился, ибо на сей раз Доктору не удалось выведать название этого мира — или сна, в который он отправился из маленькой комнатки на третьем этаже, отведенной красноглазому экстрасенсу. Предположительно где-то неподалеку должен был находиться Скиф, агент эс-ноль-пятый, но понятие «неподалеку» в этом пугающе огромном пространстве являлось весьма относительным. Вдобавок в последние секунды, в самом начале Погружения, перед мысленным взором Сарагосы вдруг всплыло лицо Догала, его компаньона и соратника по агентству «Пентаграмма». Марк Догал скончался на больничной койке пару дней назад, как все остальные штатные и нештатные сотрудники фирмы «Спасение», получившие удар разрядником. Из нескольких десятков лишившихся разума не выжил никто — разумеется, если не считать торгового князя, непостижимым образом ускользнувшего в Амм Хаммат. Не первый намек, говоривший о том, что князь — человек непростой!

Но в момент Погружения куратор думал не о нем и не о Скифе, а о Догале. Собственно, не думал, а лишь представил физиономию покойного — бледную, с бессмысленно распахнутым ртом и закатившимися глазами…

Это было плохо! Это могло повлиять на тонкую настройку, производимую Доктором, и в результате точка финиша оказалась бы весьма далекой от Скифа. Насколько далекой, куратор не знал — как, впрочем, не знал и сам Доктор. Может быть, Скиф со своими спутниками находится сейчас на расстоянии сотни метров, может быть — сотни километров.

«Второе вероятнее», — мрачно подумал Сарагоса, озирая огромный пустой коридор.

Но пуст он был только с его стороны. За прозрачной непроницаемой перегородкой, тянувшейся по всей длине коридора, двигалась странная процессия. Начиналось это шествие у противоположной стены, до которой от перегородки насчитывалось метров семьдесят; там, прямо на серой металлической поверхности, мерцало квадратное световое пятно, казавшееся издалека шлифованной изумрудной гранью, и из этого окна — или двери?.. или врат?.. — появлялись гротескные чудовищные фигуры. Затем они непрерывной чередой двигались вдоль перегородки, так что куратор мог хорошо рассмотреть их; на него ни один из странных монстров не обращал внимания — то ли потому, что перегородка была прозрачна лишь с одной стороны, то ли вид человека был тут привычен и не вызывал удивления.

Вполне возможно, так как среди монстров попадались и люди, женщины и мужчины в разноцветных облегающих комбинезонах тусклых оттенков, не слишком отличавшихся от того, в который был облачен сам куратор. Собственно, монстры тоже были людьми — до пояса. Со своей позиции у перегородки он мог с отчетливостью разглядеть их физиономии — тупые, лишенные мимики, со сглаженными чертами; обнаженные торсы, шеи, плечи и пятипалые руки тоже казались вполне человеческими. Однако на уровне поясницы и нижней части живота тела монстров вдруг расплывались, заполняя плотью металлическую полусферу, обращенную вершиной вниз; из нее исходили шесть гибких стержней, служивших нижними конечностями. Если б лица этих тварей не отличались таким сонным равнодушием и невозмутимостью, они походили бы на грешников, усаженных в передвижные котлы и транспортируемых к ближайшему адскому костру, где их, несомненно, начнут варить или жарить, поливая при этом смолой и серой.