Читать онлайн «Тинтин и тайна литературы». Страница 6

Среди всей этой какофонии, этих сигналов, рассылаемых на все четыре стороны, произведения Эрже неуклонно указывают на звуковое пространство особого рода – на мертвую зону, недоступную для гидролокаторов, зону, где сигналы ускользают от обнаружения. Именно в этой зоне и разворачивается подлинное действие «Приключений Тинтина». В «Рейсе 714» Растапопулос обделывает свои темные делишки на малых высотах, не обозреваемых радарами, в «Черном острове» фальшивомонетчики передают радиограммы на частоте, которую полиция вычислить не в состоянии. Берегись неслышных радиограмм: они самые коварные, обнаруживает Тинтин в «Деле Лакмуса». В «Пункте назначения – Луна» самая желанная информация, ради которой Лакмус запускает экспериментальную ракету, может быть обретена только в зоне радиомолчания на обратной стороне Луны. Линия горизонта, зона, где сигналы исчезают, изглаживаются: вот на что, пожалуй, указывают «Приключения Тинтина», таков их магнитный Северный полюс. Как мы увидим ниже, в цикле всячески обыгрывается склонность обращаться к всевозможным «зонам молчания», забираться в «мертвые зоны» во всех смыслах этого выражения, опускать трал за линию горизонта – пространственного или символического. Мы также обнаружим, что произведения Эрже, взятые в их совокупности, имеют, как и произведения Бальзака, некую точку, «убегающую в перспективу» (термин Барта), точку, где эти тексты, «похоже, хранят про запас некий последний смысл, который не облекают в слово». Возможно, в этой точке таится высшая истина «Приключений Тинтина», тайна всего цикла. Но столь же вероятно, что эта точка отличается «нулевой степенью смысла» (термин того же Барта) и таит в себе не сокровище, которое пока не выражено, но (вновь позаимствуем слова Барта) «означающее то, что не может быть выражено».

Эрже не препятствовал вторжению авангардистского искусства в свой визуальный ряд. В первой же книге о Тинтине Эрже сознательно отсылает к художнику-иконоборцу Малевичу: после того как Тинтин, спасаясь от убийц, выключает рубильник, идет кадр «черное на черном»: специфический след, практически вымарывание всех следов. «Приключения Тинтина» изобилуют актами стирания знаков: самолеты без опознавательных символов, чисто подметенные взлетные полосы, стертые воспоминания; корабль, имя которого («Карабуджан») закрашено и заменено другим; город, название которого (Лос-Допикос) замазывают на табличках, пишут поверх другое, которое позднее снова замазывают и снова заменяют. Стирание знаков – операция, которой подверглись и сами произведения Эрже: переводя комиксы из первоначального формата (газетных или журнальных публикаций) в формат книг-альбомов, в котором мы теперь их читаем, Эрже заодно их перерабатывал, «замазывал» моменты, которые считал устаревшими или не очень удачными. Подобно хамсину, он стирал прежние следы, но, подобно Дюпону с Дюпонном, вновь на них возвращался, повторяя старые сцены и сюжетные ходы (на Луне сыщики снова кружат по собственным следам), вставляя в текст более ранние сюжеты (в «Изумруде Кастафиоре» истории из двух предыдущих томов упомянуты как «последние известия» в телепередаче «Сканорама»), снова и снова повторяя и развивая все те же мотивы (назовем лишь несколько: спрятанные сокровища, преемственность и узурпация, копирование или дублирование, ритуалы гостеприимства).

Но это еще не все. Эрже и сам подвергался операции по «стиранию знаков». Что далеко ходить: само его имя (точнее, псевдоним) – плод двойной уловки, старое имя он «замазал», новое переиначил. Он взял свои подлинные инициалы (G. R. – от его настоящего имени George Remi – Жорж Реми) и переставил местами: R. G. или, если записать как читаются эти буквы во французском, «Эрже». Итак, он подписывался Hergé[9]. То есть скрывался у всех на виду. Иногда Эрже «входил в кадр» в своих комиксах (так Хичкок снимался в эпизодических ролях в своих фильмах), но держался тише воды ниже травы, растворялся в толпе. Поначалу Эрже был невысокого мнения о своих работах, не считал их за настоящее искусство (кстати, в художественном училище он проучился всего один день). Позднее, когда некий критик назвал его «Король-Солнце комиксов», воодушевленный Эрже попробовал себя в «настоящей» живописи. Плоды творчества он показал куратору Брюссельского Королевского музея изящных искусств. Куратор, пламенный поклонник Тинтина, сказал Эрже, что эти работы никуда не годятся. Впоследствии, окрыленный тем, что современные художники типа Раушенберга и Лихтенштейна используют элементы комиксов в своем творчестве (кстати, Лихтенштейна Эрже коллекционировал), наш герой навестил Энди Уорхола и спросил: «Как, по-вашему, Тинтин – тоже поп-арт?» Вместо ответа Уорхол просто вперил в него глаза, бессмысленно улыбаясь. Последняя, незавершенная книга Эрже «Тинтин и Альфа-арт» (ниже мы рассмотрим ее более детально), полная сильнейшей саморефлексии, изобличает: автор жаждет, чтобы его восприняли серьезно, увидели в нем человека, который определенно разбирается в современном искусстве и рассматривает его концептуальные проблемы. Но также в «Тинтине и Альфа-арте» ощущается стремление разоблачить претенциозность и притворство, высмеять напыщенный истеблишмент, который никогда не причислял Эрже к «высоколобым».

А литература? Эрже рос на «бульварном чтиве». В зрелом возрасте осилил Бальзака и Пруста. Прочел даже Барта. Но никогда в жизни не претендовал на звание «писателя». И тут мы, словно Дюпон и Дюпонн, возвращаемся вспять, на кривую тропу, которую уже проторили, и догоняем собственный вопрос: «Должны ли мы теперь посмертно провозгласить Эрже настоящим писателем? Более того, великим?» Короткий ответ: нет, не должны. Ответ более пространный: мы должны провозгласить его кем-то поинтереснее, чем «настоящий великий писатель». Наши аргументы основаны на двух парадоксах. Во-первых, как мы отметили выше, в немудрящий детский формат комикса встроены искусные сюжеты и символы, темы и подтексты, до которых далеко большинству «настоящих» прозаиков. Если вы хотите стать писателем, изучите «Изумруд Кастафиоре», изучите внимательно. Эта книга содержит все формальные тональности литературы, все тайны литературного ремесла, причем удерживает их в «точке исчезновения» сюжета, на протяжении которого не происходит ровно никаких событий.

Причислять комиксы к литературе – ошибка, особенно в приложении к новаторским вещам Эрже, в которых, как указывает в книге «Встречи с Эрже» Нума Садуль[10], комикс как медиа «захватывает оригинальную, автономную территорию между изобразительным искусством и литературой». Комикс Эрже наполнен глубоким смыслом, изобилует ассоциативными связями, наводит на серьезные мысли – но все равно не поднимается до высот, где его могли бы засечь радары литературы в строгом смысле слова. И это выводит нас на второй парадокс: как нам уже известно, только на малых высотах, в «слепых пятнах» и «зонах радиомолчания» и бурлит настоящая жизнь. Назовем эти районы «территорией нулевой степени» – это, так сказать, своего рода антимир, изобилующий событиями, но приберегаемый про запас. Если у «литературы» в строгом смысле слова и есть какая-то великая истина, пока не выраженная или вообще невыразимая тайна, не сводимая к тайнам ремесла, именно в таких пространствах ее и следует искать. По-французски Tintin буквально значит «ничего». Его лицо – круглую букву «О» с двумя точечками вместо глаз – сам Эрже назвал «нулевой степенью типографики – типографской точкой исчезновения». Вдобавок Тинтин – «персонаж в нулевой степени». У него нет ни прошлого, ни сексуальной ориентации, ни психологической глубины. Как и Орфей у Кокто (проводящий большую часть фильма в зазеркальном отрицательном пространстве – загробном мире), Тинтин – писатель, который ничего не пишет. Сам Тинтин охотно разъяснит вам: если на территории нулевой степени и проводятся тайные операции, то разоблачить их можно, лишь накладывая тексты слоями, прочитывая их вбок и вглубь. Именно этим мы и займемся в нашей книге. Возьмем на вооружение интуитивную догадку Тинтина: одни, целостные, тексты (например, шифровки в карманах летчиков) можно просто-напросто расшифровать, найти в них указания на информацию, сокрытую в материальном мире, но есть и другие тексты. Тексты, генерирующие слои смыслов, которые в них не закладывались намеренно, но которые возникают, если объединить их каким-то общим, пусть и сомнительным, звеном, с иной сценой, с иным контекстом, абсолютно самостоятельным по своему происхождению (разве Пуччини намеревался сообщить Тинтину, где спрятан изумруд Кастафиоре? Естественно, нет). Учтите также: даже когда мы сумеем собрать воедино все тексты, сцены и контексты и поднесем их к светильнику аналитического разума, их подлинное содержание, возможно, все равно останется незримым, скроется от взгляда в самом освещенном месте.