Читать онлайн «Симбиот». Страница 26

Собственно в самой системе сбора, оценки и внедрения боевого опыта, а также в системе разработки новых приемов ведения войн, я видел два изъяна. Во-первых, во все времена их разработкой занималась небольшая группа высокопоставленных военных, которые при всем желании не обладали нужным объемом правдивой первичной информации. Да и не могли один или несколько человек ее правильно обработать и сделать соответствующие выводы — массив знаний слишком велик. Здесь пример с разработанной в СССР теорией глубокой наступательной операции наиболее показателен. Для тех, кто не в курсе — эта теория, разработанная нашими военными теоретиками, стала становым хребтом немецкого блицкрига. Мы создали концепцию, а немцы вдохнули в нее жизнь, наполнив деталями. А потом испытали ее на нашей же шкуре. Вторая проблема напрямую вытекала из первой. Сбору правдивой первичной информации препятствовала армейская система субординации и извечное опасение генералов за сохранение собственного здоровья и благополучия. Сами подумайте, какой генерал прислушается к мнению жалкого капитанишки или провинциального майора, написавших очередную докладную записку с какими-то умозаключениями. Какие вообще умозаключения могут делать эти неудачники? С другой стороны любое нововведение натыкалось на противодействие в силу того, что предыдущие решения ведь тоже кто-то принимал. И принимал либо тот человек, от которого зависит сегодняшнее решение, а это равносильно признанию собственной недальновидности, либо тот, кто ныне сидит в заоблачных высях, готовый вот-вот треснуть по шапке зарвавшегося подчиненного. Вот и попробуй изменить что-то — пупок развяжется.

Но, с моим появление здесь, сложилась уникальная ситуация, которая, при умелом использовании, позволяла проломить все препятствия на пути нововведений. Во-первых, появился человек, который в силу послезнания достаточно полно представляет себе конечный результат. Во-вторых, в силу весьма странного поведения этого человека, к его действиям прикован пристальный взгляд руководителя государства, усиливший и без того пристальное внимание Сталина к проблемам в армии. В-третьих, Вождь, опять же в силу повышенного внимания к странной личности Павлова, обладал полнотой информации, позволявшей определить истинные мотивы инициатора нововведений. И, в-четвертых, объем информации, собранной по методу, предложенному все той же необычной фигурой, должен был просто втоптать в землю последние сомнения Иосифа Виссарионовича в необходимости срочных перемен. Повторюсь, что он знал о проблемах, но не видел их глубины! И на этот раз, никаким генералам замолчать или исказить собранные факты и доказательства не удастся! Уж я об этом позабочусь. Напоследок у меня за пазухой остался небольшой кирпичик, для контрольного удара по башке сомневающимся. Но смысл в том, что если исключить один из перечисленных элементов, то результат вряд ли бы превысил ноль.

За все время подготовительных работ, существенную помощь и поддержку мне оказали всего два человека. Это были Нарком внутренних дел Берия и начальник ВВС РККА Смушкевич. Берия усмотрел в моих действиях возможность укрепить свои собственные политические позиции и влияние на Вождя. Так же, по всей видимости, он был единственным человеком, мгновенно оценившим плюсы предложенной мной системы сбора информации. Думаю, отрицать тот факт, что Лаврентий Павлович был великолепным управленцем, способным принимать нестандартные решения, смысла не имеет. Смушкевич же был рад тому факту, что кто-то еще кроме него обратил внимание на проблемы в армии в целом и в авиации в частности. Яков Владимирович, был, чуть ли не единственным советским генералом до конца осознавшим тот факт, что в грядущей войне с фашистами нам придется ох как кисло. Для этого вывода он окончательно созрел после Халхин-Гольского инцидента, во время которого все просчеты в организационной структуре ВВС, их материальном снабжении и техническом обеспечении, а также в подготовке летного и технического состава, отчетливо проявились. Но дело было в том, что из нас троих должным влиянием никто не обладал. Я был под подозрением. Берия лишь недавно стал Наркомом внутренних дел, и пока не имел в Москве нужных связей и влияния. Смушкевич же, насколько я помнил историю, вообще плохо закончил. Его сняли с должности и арестовали. Когда точно я не помнил, но однозначно до начала войны. Так что только совместными усилиями, мы смогли добиться нужного результата, обратившись напрямую к Сталину. Вот так вот — крутись не крутись, а рассудит все равно Батька!

Все это вновь и вновь неосознанно проскакивало в голове, когда я бродил между рабочими группами комиссии. Только среди этих людей, я, наконец, окончательно понял, сколь легко мне удастся выявить ошибки. Только тут я осознал, что конструктора видят свои огрехи, военные видят свои упущения, а теоретики понимают то, как все это увязать вместе. В моей реальности им просто не дали этого шанса! А здесь дали и дела тут развернулись нешуточные.

Наиболее острая полемика, порой переходящая в откровенную ругань, развернулась среди артиллеристов. Сначала схлестнулись армейские с флотскими по поводу методик контрбатарейной борьбы. И те и другие получили колоссальный опыт перестрелок с белофинскими батареями. И тех и других совершенно не устраивал тот факт, что финская артиллерия, несравнимо уступая нашей в качестве и количестве, смогла оказывать эффективное противодействие столь долгое время. И народ решил это досадное упущение стереть в порошок. В чем именно заключались их расхождения, я, как ни старался, так и не понял. В моем понимании существовал только один метод — квадратно-гнездовой.

В конечном итоге, придя все же к какому-то выводу, артиллеристы переключились на следующие вопросы. Первым делом они вдрызг разнесли всю существовавшую линейку вооружений. Единодушно было высказано мнение о необходимости срочного усиления противотанковой артиллерии. У них уже имелись данные о появлении хорошо бронированных английских и французских танков. Но дело даже не в броне. В последнее время прослеживалась четкая тенденция на увеличение огневой мощи бронетехники, позволявшее задавить противотанковую оборону не входя в зону ее эффективного воздействия. В ходе проверки своих умозаключений, часть пушкарей выезжала на полигон, для проведения стрельб. И вот тут-то им и попались бракованные бронебойные снаряды к сорокопяткам. Выяснилось, что на дистанции в 500 метров, они способны пробить броню толщиной не более 18 миллиметров. О более толстую они просто раскалывались. По соответствующим адресам, срочно полетели запросы и указания. Была проанализирована информация по бронебойным снарядам других калибров. Выяснилось, что к 76 миллиметровым орудиям, видна их явная недостаточность. Налицо была ситуация, при которой РККА оказалась практически безоружной перед насыщенными бронетехникой войсками противника.

Следующим объектом жесткой критики стали дивизионные орудия. И прежде всего Ф-22. В проекте этой дивизионной пушки ГАУ попыталось совместить в одной системе функции дивизионного, противотанкового и зенитного орудия. Как противотанковая пушка получилась слишком тяжелой, что существенно снижало ее маневр на поле боя. К тому же ее профиль был слишком высок, что затрудняло маскировку. Хотя при всем при этом, баллистика орудия позволяла бороться со всеми существующими и перспективными танками противника. Для выполнения функций собственно дивизионного орудия, ее калибр, а точнее фугасное и осколочное воздействие снаряда, был признан совершенно недостаточным. Ну и как зенитная, пушка не выдерживала вообще никакой критики, поскольку не имела кругового обстрела и нужной скорострельности. Короче говоря, получилось что-то непонятное, да к тому же очень дорогое.

В разгар полемики, какой-то умник из ГАУ притащил наработки Сидоренко и Упорникова, обосновывающих необходимость введения для дивизионной артиллерии калибра в 95 миллиметров. Со стороны ведомства маршала Кулика, это было весьма опрометчивым шагом. После появления этих бумаг ругань превратилась в матерный лай. Вроде бы сплотившиеся воедино пушкари, вновь раздробились аж на три группировки. Первые утверждали, что в условиях нарастающей военной угрозы осуществлять переход на новые калибры будет самоубийством. Вторые не без оснований заявляли, что такими темпами перевооружение завершится как раз ко второму пришествию, а если верить заявлениям церкви, после этого события оружие и вовсе не понадобится. Третьи склонялись к точке зрения самого ГАУ, осознающего необходимость увеличения калибра дивизионной артиллерии, но предложившего в качестве компромиссного варианта 107 миллиметровый, обосновывая это наличием некоторого запаса боеприпасов.

Короче говоря, до чего они там договорятся было совершенно непонятно.