Читать онлайн «Черта прикрытия». Страница 19

Но постепенно отношение окружающих к девочке переменилось. Она подозревала, что это мама приложила все усилия, чтобы скрыть от единственного ребенка унизительную истину, и, вполне возможно, поплатилась за это своим положением и влиянием среди обитателей поместья.

Правда состояла в том, что Инталии были не просто экзотическим подвидом людей. Они оказались одновременно большим и меньшим. Экстравагантными украшениями поместий и жемчужинами свит сильных мира сего, подобными ходячим и говорящим драгоценностям в оправе значимых общественных происшествий в высших эшелонах финансовой, политической и общественной власти. Почти во всех случаях так оно и было, но, кроме того, Инталии играли еще и роли военных трофеев, выступали эквивалентами захваченных знамен побежденных врагов, актов капитуляции, подписанных униженными и покоренными, голов редких зверей, добыть которых почел бы за честь любой охотник. Появление Инталии в семье служило грозным знамением бесчестия, упадка и стыда. Получить в своей семье такого татуированного ребенка мог только тот, кто задолжал столь много, что всех его накоплений, всех настоящих и будущих заработков, всей жизни не хватило бы, чтоб расплатиться с кредиторами. Эта норма пришла в сичультианское законодательство из старинных сводов кастовых законов той нации, что два века назад одержала победу в битве за право диктовать свои порядки объединенному миру. Если коммерческий долг не мог быть полностью выплачен и погашен в удовлетворявшие заимодавца сроки, а имущества или иных средств заемщика не хватало для того, чтобы расплатиться с ним, то кредитор мог потребовать нанесения татуировок на кого-то из представителей одного или двух поколений семьи заемщика, как правило, детей и внуков, причем в большинстве случаев татуировки эти сохранялись пожизненно, и свести их было невозможно. Тем самым заимодавцу предоставлялся определенный контроль над действиями людей, на чьего предка он возложил бремя коммерческого или налогового долга. Довольно часто они отдавались ему в полновластное распоряжение.

После Первого Контакта с представителями Флекке сичультианцы приступили к активной интеграции в галактическое сообщество. Все это время они с неизменным негодованием отрицали гнусные измышления о том, что богачи и облеченные властью особы могут относиться к таким приемным детям хуже, чем к родным. Да что вы, мы же все цивилизованные существа; разве не так ведут себя богачи и важные шишки у остальных видов? Полноте. это всего лишь метод символического взыскания долга, и прибегают к нему лишь по настоятельной необходимости, а не с намерением как-то ущемить права нижестоящих или тех, кто ничем особо и не провинился, но имел несчастье родиться в отягченной долгами семье.

Они указывали, что права и распорядок жизни Инталий определяется совокупностью тщательно продуманных и кропотливо имплементированных законодательных актов, в соответствии с которыми Инталиям не может быть причинен никакой вред со стороны тех, кому они фактически принадлежат, что Отмеченные, по сути, от рождения принадлежат к одному из привилегированных классов сичультианского мира, ведь они вырастают в атмосфере роскоши и неги, обращаются среди сливок высшего общества, посещают все сколько-нибудь значительные мероприятия и официальные встречи — и все это бесплатно, не облеченные повинностями или как-то еще обязанные работать на хозяина. Да большинство обычных людей не задумываясь променяли бы свою, с позволения сказать, свободу на такой образ жизни. Инталии облечены всеобщим уважением, их всячески превозносят, они практически — но не совсем — бесценны. К чему еще могли бы стремиться те, кто, повернись судьба иначе, выросли бы в глухой безнадежной бедности?

Как и большинство других галактических обществ сопоставимого уровня, сичультианцы ревностно охраняли свои исконные, сами-собой-разумеющиеся, обычаи и этические каноны от вмешательства метацивилизаций, которые превосходили их во всем, будучи старше, могущественнее и, как это молчаливо подразумевалось, просто мудрее, а потому наотрез отвергали все предожения как-то смягчить или иным образом модифицировать, если не отбросить, то, что, по их утверждениям, выступало одной из основополагающих черт сичультианской общественной структуры и даже неотъемлемым элементом культурной жизни.

Не все сичультианцы разделяли эту точку зрения, ведь всегда и в любом вопросе, а уж тем паче в идее Глубокой Татуировки, отыскивается оппозиция. Несколько невменяемых хулиганов и дегенератов, нарушителей общественного спокойствия, позволили себе зайти в критике господствующего политико-экономического строя так далеко, что подвергли сомнению саму необходимость частной собственности и неконтролируемого накопления капитала в руках определенных лиц. Впрочем, большинство сичультианцев согласились с практикой татуировок, а кое-кто даже гордился ею.

Другие виды и цивилизации сошлись во мнении, что Глубокая Татуировка — всего лишь маленький бзик, забавная причуда, пару-тройку которых всегда приносят с собой новые члены сообщества. Разумеется, причуда достаточно досадная, но были все основания ожидать, что, обустраиваясь на отведенном месте за пиршественным столом на галактическом банкете, сичультианцы понемногу сами придут к выводу о необходимости покончить с такой практикой.

Ледедже все еще отчетливо помнила, когда именно к ней явилась мысль, что отметины на ее теле — не предмет гордости, а, напротив, нечто постыдное. Ее пометили этими узорами не для того, чтобы она служила произведением искусства или объектом поклонения. Нет. На нее поставили печать движимого имущества, пояснявшую остальным, что она стоит ниже их. Она была чьей-то собственностью, бондовым обеспечением неведомого обязательства, трофеем, добычей, знаком родового позора и бесчестья. То было — вплоть до этой минуты — время самого глубокого, ошеломляющего и унизительного откровения в ее жизни.

Она впервые попыталась сбежать, когда в детском садике кто-то из товарищей по группе, кажется, чуть старше ее, не без удовольствия рассказал ей обо всем этом словами ясными и недвусмысленными. Впрочем, убежала она недалеко: ее поймали при попытке выбраться за пределы одного из нескольких дюжин маленьких защитных куполов, окружавших поместье. К тому времени она успела пройти едва ли километр.

Она кричала и плакала, обвиняла во всем мать, утаившую от нее правду о татуировках, потом забилась в постель и не вставала целыми днями, съежившись калачиком под одеялами. Она слышала, как мать плачет в соседней комнате, и это ее даже радовало. Потом, однако, она возненавидела себя за эту радость и заплакала вместе с мамой. Все закончилось примирительными обниманиями, но с тех пор ничто уже не было прежним. Ни они сами, ни все вокруг, ни отношения между Ледедже и остальными детишками, чьей низложенной королевой она все еще оставалась и чувствовала себя.

Прошли годы, прежде чем ей стало ясно, что мама просто пыталась защитить ее. Тот первый обман, та абсурдная, карикатурная мечта о привилегированном положении призваны были сберечь ее силы в преддверии неотвратимых превратностей будущей жизни.

Она узнала истинную причину, по которой тело ее матери украшали столь замысловатые татуировки, а сама Ледедже была рождена Инталией (Инталиями же предстояло стать одному или двоим детям, произвести которых на свет было одновременно почетной и записанной в контракте обязанностью Ледедже). Все это случилось оттого, что Граутце, последний муж мамы, отец Ледедже, оказался слишком доверчивым человеком.

Граутце и Вепперс были одноклассниками, друзьями детства, бизнес-партнерами, детьми богатых, могущественных, знаменитых родителей. Они сами превзошли их славой, влиянием и богатством. Они обладали талантом проворачивать сделки и делать деньги. Разумеется, у них нашлись враги, но в бизнесе это дело обычное.

Они соперничали, но соперничество это носило неизменно дружеский характер. У них было много совместных проектов и предприятий, в которых они принимали равное долевое участие.

Однажды они затеяли проект более масштабный и амбициозный, чем все, осуществленные ими прежде, способный изменить облик мира и ход истории, оказать решающее воздействие на всю их деловую репутацию. По молчаливому соглашению, и в этом деле они должны были участвовать как равные. Чтобы подчеркнуть важность момента и задачи, которую они себе поставили, предприниматели даже решили провести обряд побратимства, использовав для него пару старинных кинжалов, подаренную некогда, много десятилетий назад, прадедушкой Ледедже деду Вепперса. Они рассекли ладони и смешали кровь своих тел, ударив ими одна о другую. Никаких формальных договоров они не подписывали, ибо как один, так и другой почитали себя людьми слова, и взаимоотношения их неизменно развивались самым благопристойным образом.