Читать онлайн «Время собирать камни». Страница 32

— Вы ведь из людей полковника Бережного? — спросил ротмистр, когда мы отошли шагов на двадцать от прибывшего царского состава, — Не подумайте ничего плохого, но вы и ваши коллеги, внешне вроде русские, а внутри — какие-то необычные, особенные. Словно нездешние…

— Так я есть нездешний, из Осетии я — слышали о такой, — бросил я ротмистру, — но если вы имеете в виду русскость в смысле преданности России, то тогда вы правы. Я русский офицер. И все мои предки на протяжении нескольких веков честно служили России. Константин Николаевич, позвольте представиться: старший лейтенант Сил Специального Назначения Главного Разведывательного Управления Генерального Штаба России Бесоев Николай Арсеньевич. А вот, с кем я имею честь говорить?

— Отдельного корпуса жандармов ротмистр Раков Константин Николаевич, честь имею, господин старший лейтенант, — мой визави щелкнул каблуками, принимая стойку "смирно", — ну вот, и познакомились, сказал он, принимая вольную стойку.

— А скажите-ка вы мне, Николай Арсеньевич, — перешел ротмистр на неофициальный тон, — я вот что-то не совсем понимаю — с господином Керенским России была одна дорога — на живодерню, где из нее нарезали бы кучу мелких княжеств, ханств и герцогств. Словом, превратили бы ее в огромный Китай, где русские стали бы кем-то вроде белых негров. Мне непонятно лишь одно — почему вы поддержали таких отъявленных большевиков-социалистов, как Сталина и Дзержинского, и не дрогнув, отправили к праотцам таких, как Урицкий и Троцкий?

— Константин Николаевич, — ответил я любознательному жандарму, — вы ведь раньше в охранном отделении служили?

— Было дело, Николай Арсеньевич, — не стал запираться ротмистр Раков, — только вот с господином Сталиным мне иметь дело не довелось. Бог миловал. А вот шайку Андрея Уральский я знаю неплохо. Кровавые упыри, им человека убить — как глазом моргнуть. Да и сам их вожак — душегуб еще тот. Тварь злобная и хитрая, как матерый волк.

— Так вот, Константин Николаевич, — ответил я, краем глаза наблюдая, как улыбается Дзержинский, прислушивающийся к нашему разговору, — большевики-то, они ведь разные бывают. Одни мечтают о мировом пожаре, на котором можно хорошо погреть руки, другие — о справедливости, о братстве людей труда, о том, чтобы не было голодных и нищих. Задумайтесь над моими словами, и решите, совпадает ли с вашими желаниями то, что хотят сделать с Россией и для России те большевики, вождями которых являются товарищи Сталин и Дзержинский!

Вдали нетерпеливо прогудел клаксон авто, и задумавшийся было ротмистр встрепенулся, — Спасибо за душевную беседу, Николай Арсеньевич, но мне пора, — он пожал мне руку, — Надеюсь, что в следующий раз мы с вами встретимся в более спокойной обстановке, и у нас будет немного больше времени для беседы…

— Тоже на это надеюсь, Константин Николаевич, — ответил я ему, — Хотя, как мне кажется, в ближайшие лет двадцать — двадцать пять покой нам будет только сниться.

— Да, наверное вы правы, — кивнул он мне, и быстрым шагом направился к ожидающей его машине.

Спустя полчаса колонна в составе двух "Тигров", одного "Урала" и двух бронетранспортеров выехала с территории Путиловского завода и направилась в сторону Гатчины. Дзержинский тоже поехал с нами, поскольку к вечеру в Гатчину должен был прибыть поезд из Крыма со второй половиной членов Дома Романовых: вдовствующая императрица Мария Федоровна, великие княгини Ольга и Ксения, великий князь Александр Михайлович, великие князья Петр и Николай Николаевичи со своими женами "черногорками". Таких образом, в Гатчине должна собраться большая часть Романовых. А те, кого собрать там не удалось, нам уже не так важны. Ну, а те, кто захочет где-нибудь за кордоном провозгласить себя самозваным "Владетелем Земли Русской", вроде опереточного "царя Кирюхи", может и не пережить такого счастья. Уж мы этому поспособствуем…

Боевой "холерный" эшелон с вывезенными из Крыма остатками царской фамилии подошел к перрону Гатчинского вокзала. Позади остался путь длинной почти в две тысячи верст из Бахчисарая через Запорожье, Харьков, Брянск, Смоленск, Витебск, Дно. Шесть дней путешествия в полную неизвестность. Матрос Задорожный, как истинный Сусанин, вел вверенный ему эшелон окольными партизанскими тропами, через такие места, где люди не слыхали не то, чтобы о переходе власти в стране к большевикам, но, порой, даже и о Февральской революции.

Обитатели же обшарпанных вагонов с надпись "Осторожно, тиф!" всю дорогу старались не думать о том, что ждет их в мятежном Петрограде. Великая Княгиня Ольга, выскакивавшая из поезда во время частых остановок в поисках продуктов, вместе с нехитрой снедью со станционных базаров, приносила слухи один нелепее другого. Несмотря на пресловутый большевистский "Декрет о Мире", война продолжалась. Правда, после разгрома немецкого десанта у острова Эзель, фронт настороженно притих. По отрывистым "самым-самым достоверным" слухам, ни та ни другая сторона не предпринимала никаких резких движений. В Витебске с местной толкучки Ольга Александровна вместе с полотняным мешком с крупой приволокла затертую донельзя большевистскую газету "толстушку" "Рабочий путь".

"Экстренный вечерний выпуск" — было написано на первой странице аршинными буквами, — "Историческая победа большевистской эскадры" — этот заголовок чуть поменьше. "Германский флот разгромлен у Моонзундского архипелага".

Великий князь Александр Михайлович брезгливо, словно дохлую крысу, взял двумя пальцами, истрепанную и засаленную донельзя газету, недоверчиво оглядел ее со всех сторон и осторожно положил на стол. Потом, любопытство все же победило природную брезгливость, и он, перелистнув первую страницу, погрузился в чтение. Все было не так плохо, как казалось, и через пять минут на его возбужденные возгласы прибежали оба Николаевича, а так же прихромал чувствующий себя немного чужим муж Ольги Александровны полковник Куликовский. Через некоторое время, привлеченный возбужденными голосами и необычным оживлением, в купе, где собрались великие князья заглянул товарищ Задорожный, дабы проверить — не затевают ли его подопечные чего-нибудь контрреволюционного.

Ужом ввинтился он между полковником Куликовским и Великим князем Петром Николаевичем, глянул в распластанную на столе газету и остолбенел. Как-никак, Филипп Задорожный был боевой черноморский матрос, по штабам не отсиживался. Практически вся война на Черном море для русского командования заключалась в одной навязчивой идее. У кого-то такой идеей-фикс было "Убить Билла", а у кого-то — "Утопить Гебен". Конечно, были еще и Босфор с Дарданеллами, но, сначала подайте нам "Гебен"!

Так черноморцы гонялись за ним с по всему морю, к сожалению, без особого успеха, поскольку преимущество хода у новейшего германского линейного крейсера сводило на нет превосходство объеденного отряда русских броненосцев в артиллерии. Так вот, корабль на огромном фото в газете, беспомощно завалившийся на один борт, и зияющий огромными пробоинами в палубе, был как две капли воды похож на вдоволь попившего русской кровушки старину "Гебена". Да это и не удивительно, "Гебен" и "Мольтке" близнецы-братья, или, выражаясь по морскому, "систешипы". Шум и гам по мере изучения материалов газеты все увеличивалось, и, наконец, дошло до той интенсивности, которая бывает на заполярных птичьих базарах.

Тут уже не выдержали нервы у женской половины пассажиров романовского поезда. Первыми на толпу, словно пара ворон, налетели "черногорки", утащив из купе своих мужей от греха подальше, пока дело не дошло до "оскорбления действием". Не успела захлопнуться за ними дверь, как в купе появилась Великая княгиня Ольга, забравшая своего ненаглядного полковника для задушевного разговора, чтобы разрядить обстановку. К тому же в соседнем купе, превращенном в детскую, разбуженный великокняжеским галдежом заплакал их трехмесячный сын Тихон.

А Александр Михайлович, оставшись в купе вдвоем с матросом Задорожным, вздохнул и потянулся за кисетом с резаным табаком. Папиросы фабрики Асмолова давно канули в Лету, так что теперь Великий князь дымил самодельной трубкой, словно какой-то Билли Бонс или Джон Сильвер. Достал свою махру и Задорожный. Не спеша свернул из куска газеты козью ногу, сплюнул откушенный кончик, и задымил густо, как крейсер на форсированном ходу. Разжег свою трубку и Александр Михайлович.

— Хреново, — сказал матрос, сделав несколько жадных затяжек, а потом, выкинув в приоткрытое окно вагона уже начавший обжигать пальцы окурок, — Война-то пошла недетская. Это сколько ж народу одним махом в небесную канцелярию загнали, тыщ тридцать, не меньше. Но я тут не судья, мы этих германцев к себе не звали, — он повернулся к попыхивающему трубкой Александру Михайловичу, — Кончать эту войну надо, вот что я вам скажу, и чем быстрее, тем лучше. А то так развоеваться можно, что народа вовсе не останется.