Читать онлайн «Машина Наказаний». Страница 16

Солнце светило, но было уныло,-

Вспомнился стишок. Кто же его сочинил?

-Эй, там,- шофер повернул небритое лицо.- Кто до Архипова?

Оказалось, я один. Пройдя мимо старух, я вылез из благодушно растворенной пасти автобуса.

Бугор зарос луговыми цветами и - почему-то стало досадно - я не знал их названий. Слева начиналась березовая роща, солнечная, как на картине Куинджи.

Архипово лежало внизу - серые крыши с торчащими кое-где антеннами.

Когда я подходил к первому в деревне дому, из-за забора залаяла мохнатая собачонка - рыжая и тощая. Вышла женщина, чем-то неуловимо похожая на свою собаку.

-Скажите, где здесь скульптор Нигольшин живет?

Женщина с удивлением посмотрела:

-Алкаш он, а не скульптор! Вон, третий дом!

Слегка обескураженный, я подошел к указанному дому, если эту полуразвалившуюся, обросшую лопухами и крапивой, халупу можно было назвать домом.

-Хозяин! - крикнул я и вошел в калитку.

Тропинка была еле видна из-под разросшихся сорняков и сплошь усыпана перезрелыми сливами, склизко запевшими под ногами.

-Да? Кто там?

Робкий и даже застенчивый голос.

-Вы Нигольшин?

-Я, заходите.

Рыжая соседка, похоже, сказала правду. Я с моим невеликим жизненным опытом уже научился безошибочно определять испитых людей: слегка подрагивающая нижняя губа, ненормально розовая и ровная кожа, но главное - слезящиеся, блеклые глаза.

Нигольшин был именно такой. Хотя одет чисто, даже, пожалуй, прилично - голубая рубашка и черные фланелевые брюки.

-Я только что из магазина,- сказал он, точно извиняясь.

На вид ему было не больше сорока. Лицо широкое, добродушное, нос маленький, и ни следа растительности на щеках. Добавить бы ему килограмм сорок массы тела, и был бы вылитый Обломов.

-Андрей Сидоркин, я из комиссии по памятнику.

-Илья,- слегка икнув, ответил он.- Присаживайтесь.

Да его и зовут, как Обломова! Я присел на шаткий стул, обитый войлоком, таким грязным, что мне показалось, будто я прилип к этому стулу и теперь вовек не сойду с места.

-Это ведь вы прислали заявку?

-Учитель наш, Иван Антоныч, - чудак человек,- буркнул он и вышел во двор.

Изнутри халупа была еще тоскливей, нежели снаружи - закопченные бревна и потолок, пол с выщербленными досками, вдоль стен - караул из пустых бутылок. Мебель - три стула, стол, накрытый клеенкой, буфет, все тяжелое, грязное, заставляющее думать о крысах и тараканах.

Красивым в этом доме был только стоящий посреди стола в невысокой вазе букет из тех самых луговых цветов, названий которых я не знал.

Вернулся Нигольшин с извиняющимся выражением на лице положил передо мной несколько слив с тропинки и, вежливо протиснувшись мимо меня к буфету, достал два стакана. Один поставил передо мной. Сел. Откуда-то, прямо как у фокусника, появилась бутылка водки.

-Нет, что вы, я не могу,- испугался я, и рука Нигольшина замерла над моим стаканом.- При исполнении...

"При исполнении" - прямо как шишка какая-нибудь.

Нигольшин не настаивал, а сам, все с тем же извиняющимся выражением, "дернул" наполненный до краев стакан.

Посидел пару секунд зажмурившись, по лицу его пробежали нервические молнии, потом взял сливу и отправил в рот. Косточку аккуратно положил на краешек стола.

-Так вы говорите, из города?

-Да, приехал посмотреть вашу работу.

-Посмотрим, - кивнул Нигольшин, уже пьянея - ему, похоже, немного было надо. Налил еще, выпил. Видно, он давно привык пьянствовать в одиночку, но мое присутствие, кажется, не напрягало его.

-Ты думаешь, мне легко? - заговорил он, пошлепав губами, и ни с того ни с сего переходя на "ты". - Нет, брат, мне тяжело.

Я не нашел, что ответить, и он продолжал.

-Я, понимаешь, потерялся. Понимаешь? Я ничего не знаю, ничего не понимаю, ничего не хочу! Кто мне поможет? Искусство поможет? Литература?

Нигольшин хрипло рассмеялся, больше не притрагиваясь к бутылке и глядя на меня горящими глазами. Сумасшедший?

-Почему я, больной, ослабевший, вынужден докапываться до лечебной истины через тернии, а? Почему нельзя просто помочь, просто помочь? А, Андрей?

Я удивился - он, оказывается, запомнил мое имя.

-Не знаю,- я поднялся.- Мне, наверно, пора.

Нигольшин посмотрел на меня с грустью и вздохнул:

-Погоди! Пойдем Евграфыча смотреть.

"Какой там Евграфыч у алкаша?" - с раздражением подумал я, но все-таки задержался.

Илья быстро выпил еще с треть стакана, закусил сливой:

-Пошли.

Он привел меня к прислоненному к дому сараю, отпер шаткую дверь, сколоченную из горбылей.

-Заходи, Андрей,- позвал Илья и включил в сарае свет.

Здесь был беспорядок, валялись мастерки, какие-то палочки, банки, в углу - горка белой глины. Посреди сарая, накрытый разрезанным мешком из-под картошки, очевидно, памятник. Я не ждал от него ничего хорошего, но, когда Нигольшин откинул мешковину, на меня глянул своими выпученными от страшной боли за мучимую и мучащую Россию, Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Этот взгляд пробил меня насквозь, как пуля меткого охотника пробивает куропатку. Это был взгляд пророка, взгляд гения, взгляд человека, затененный страданием, освещенный надеждой.

На губах писателя, в самом краешке рта, поселилась улыбка, почти усмешка, - ее смысла я уловить не смог, просто знал - она должна быть.

С радостной дрожью я повернулся к Нигольшину. Он равнодушно смотрел на меня, слегка склонив голову.

-Илья, это... Это-чудо! Вы победитель, Илья!

Нигольшин виновато улыбнулся и накрыл Щедрина мешковиной.

-Это потрясающий памятник, - не мог успокоиться я.

Мы уже стояли во дворе. Сливы гулко падали на крышу.

-Спасибо,- проговорил он и, как мне показалось, тоскливо, посмотрел на дверь своего дома.

-До свиданья! - спохватился я.- Ждите завтра машину.

Я горячо пожал его мягкую руку и быстро пошел по сливам к калитке.

Автобус возвращался назад пустой. Тот же самый водитель взял деньги за проезд, но билет не дал.

Замелькали темнеющие поля, и за ними мне все мерещилась странная полу - улыбка Щедрина. Нет, он что-то знал про нас, нынешних!

Бабка, у которой я снимал комнату в Т... , пожурила за поздний приход и, вздыхая, стала разогревать тушеную картошку. Ужиная, я рассказал ей про Архипово, Нигольшина с его памятником, но она не знала кто такой Щедрин, а вспомнила только, что с год назад в Архипове зверски убили двух городских парней.

Можно представить, каким жалким показался мне наутро Щедрин Цхилеули.

-Готовься на свалку, брат,- сказал я ему и похлопал по холодной щеке.

Пришел Войлоков, как всегда, сонный, растрепанный. Сел к столу, быстро перебрал какие-то бумажки, но работы не нашел, потому закурил, глядя в потолок.

Я, не в силах сдерживать восторга, рассказал ему про вчерашнюю поездку.

-Короче, надо посылать машину.

Сашка как-то странно посмотрел на меня и вдруг расхохотался, откинувшись на спинку стула. Недоумевая, я глядел на его гнилые коренные зубы.

-Какой ты младень, Андрон!

-Ты чего? - раздражение начало ворочаться во мне.

-Пойми, нет никакого конкурса,- проговорил Войлоков, утирая выступившие на глаза слезы и стряхивая пепел с сигареты в миску, в которой обыкновенно заваривал "Доширак",- Мы тут с тобой штаны просиживаем для виду, так, типа - был конкурс, конкуренция... В газете напишут... А на деле - был заказ, понимаешь, за-каз! Вот он.

Он кивнул на поделку Цхилеули.

-Кому, на хрен, нужен твой Нигольшин? Цхилеули - звезда, его памятники по всей стране стоят!

Я перестал слушать Сашкину болтовню и подошел к окну. Провинциальный Т... жил: сновали мальчишки, медленно ехали машины, торговки цветами уныло зазывали редких прохожих, мучимые зноем, прятались под деревьями бродячие псы.

Только сейчас - и хорошо, что все-таки это случилось - я понял смысл улыбки Щедрина.