Читать онлайн «Солнце полуночи. Новая эра». Страница 56

Тем не менее во время изнурительно тягучего наслаждения, когда Веспер, сидя на нем, показывала, чего можно достичь, играя мышцами живота и паха, он заметил татуировку на ее теле – там, где начиналась густая лобковая поросль. Если бы по этому месту предварительно не прошлись бритвой, вряд ли можно было бы увидеть эмблему «Черной Богородицы» – женской негритянской экстремистской организации, запрещенной на всей территории Коалиции еще раньше, чем «дьявольская» музыка.

Это объясняло не все, но многое: в частности, наличие трупа в сортире и отсутствие охраны. Старик внезапно прозрел. Оказывается, дело было в маленькой детали – нескольких каплях туши, введенных под кожу. Теперь уже он не мог быть уверенным в том, что развлекается с глюком. Это был тот редчайший случай, когда он предпочел бы стать жертвой иллюзий Мозгокрута.

«Богородицы» с их идеалом тотального террора прославились патологической жестокостью в отношении к белым, особенно мужского пола. Тодт понимал, что у него нет ни единого шанса. Впрочем, если бы Веспер этого хотела, она бы давно его прикончила. Он не отличался ни быстротой, ни сколько-нибудь внушительным телосложением.

Выходит, игра намного сложнее, а ставка – не его жалкая жизнь. Почти наверняка Веспер тут не одна. Ее сообщницы могли выжидать удобного момента в десятке укромных местечек. Если «Богородицы» тоже охотились за Терминалом, значит, они его уже почти получили.

Он освободил руки и постучал в стену, не очень надеясь, что кто-то придет ему на помощь. Веспер чиркнула спичкой и закурила сигарету. При свете резко вспыхнувшего огонька ее лицо показалось Тодту маской, похищенной из музея. В прорезях шевелилось что-то чуждое и угадывалось присутствие другого существа…

Она не была совершенством. В одних местах кожа лоснилась от пота, а там, где ее покрывала пыль, кожа была матовой и казалась более… мертвой.

Вдруг зазвонил телефон. Адам чуть не подскочил от неожиданности, но негритянка придавила его ноги своим роскошным телом. Она лениво потянулась к трубке, словно раскормленная ленивая пантера, а он не мог отвести глаз от обрезка провода, свисавшего из аппарата.

Он услышал дребезжание мембраны и тонкий, почти детский фальцет. Так звучал голос Хоши, когда тот открывал рот, чтобы произнести угрозу. Случалось это крайне редко, но всякий раз неизменно вызывало такие же ощущения, как прикосновение опасной бритвы.

– Все в порядке, – сказала Веспер в трубку, выпуская дым из ноздрей и становясь похожей на дракона с глазами из слоновой кости. – Отвали.

Она бросила трубку на рычаг, подняла ногу и несколько раз напрягла мышцы, словно изучала их работу и расположение.

– Ненавижу желтопузых, – заявила она вдруг. – У них члены маленькие. А этот твой приятель-толстяк… Кто ему язык отрезал?

Адам пожал плечами. Он действительно не знал.

– Хреновое дело! Так что ты тут, дорогуша, единственный полноценный мужик. – Она вызывающе потрясла бедрами. – Тебе понравилось? Может, прокатишься еще раз?

Но он уже чувствовал себя сухофруктом, запеченным вдобавок в микроволновой печи. Он апатично следил за «Богородицей», не понимая, чего она ждет. Его можно было брать голыми руками, а Малыша и компанию сжечь заживо прямо в коттедже.

Вместо этого она сделала немыслимую вещь: обняла его своими большими мягкими руками и тихо запела песню, которую в детстве пела ему мать, чтобы он поскорее заснул. Он думал, что давно забыл и мелодию, и слова, однако сразу же узнал их, и на глаза навернулись слезы. У песни был простенький мотивчик, но это была далеко не колыбельная: что-то о погибшем корабле, о женщине, оставшейся на далеком берегу, и безнадежном ожидании…

На мгновение он действительно поверил, что попал в какую-то жуткую машину времени и вернулся в прошлое, в ласковые материнские объятия. У Веспер были даже ЗАПАХ матери и ГОЛОС матери, а в темноте он не различал ни черт ее лица, ни цвета ее кожи. Все сливалось, струилось и оплывало в жидком тумане слез. И теперь уже чудесным казалось не возвращение в уютную детскую постель, а страшный сон о взрослой жизни и путешествии сквозь годы…

Еще большим чудом было то, что после этого он все-таки заснул, убаюканный старой печальной песней, как будто выдохнул из себя страх, а добрая мама Веспер способна была защитить его от любой опасности, от грядущего зла.

Он не видел, как ее темное гладкое лицо превратилось в морщинистую маску белой старухи. Очень белой. Белой, как цвет погибели…

Старуха задрала голову к луне, словно крыши не существовало вовсе, и завыла по-собачьи. Снаружи раздался ответный вой десятка песьих глоток.

Адам Тодт предавался приятным и статичным цветным сновидениям, похожим на живопись примитивистов, до полуночи.

В пять минут первого начали прибывать гости.

Зеленый фургон с надписями на бортах «Закрытое акционерное общество «Мыловаренный завод»« и выключенными фарами подкатил к мотелю на нейтральной передаче. Стрелки всех указателей на приборной доске были на нуле, за исключением спидометра. Человека, сидевшего за рулем, это не смущало. Его не смущало и то, что он забрался среди ночи так далеко от города и представлял собой отличную мишень для соло. Он вообще не был озабочен собственной безопасностью. Он выполнял задание Черного Дьякона. Это было очень простое задание, и он уже справился с ним на девяносто пять процентов.

Остановив машину неподалеку от заправочной станции, водитель вышел и открыл заднюю дверь. Сегодня фургон был пуст, хотя и вонял псиной (а теперь еще и человеческими потом, кровью и мочой – Дьякон сдержал свое слово). Пуст, если не считать запасного колеса и кубического контейнера, на боку которого детским почерком было выведено: «Ники Первый». Какой-то шутник из свиты Дьякона сделал эту корявую надпись фломастерами веселеньких цветов.

Водрузив контейнер на бетонное основание одной из колонок, водитель нажал кнопку на его верхней панели. Ошибиться трудно – кнопок было всего две. Они явно были позаимствованы из бытовой рухляди. На левой имелась надпись «Stand by», на правой – «Воспроизведение». Когда водитель нажал правую, ровное зеленоватое свечение индикатора, благотворно влиявшее на его нервную систему, сменилось возбуждающе-красным.

После этого Дьякон советовал водителю уносить ноги. Тот решил, что так и сделает – но только чуть позже. Вначале он хотел лично насладиться шоу. Он уже знал, на что способен хозяин – чего стоило одно только побоище в «Дилижансе»! Подобные зрелища не надоедали; с Дьяконом скучать не приходилось. Водитель с живодерни надеялся, что и за пределами города случится нечто столь же сногсшибательное.

Он забрался в кабину с чувством выполненного долга. Жаль, нож сегодня не пригодится. Этой ночью он будет только зрителем. Впрочем, ему достался лучший и бесплатный билет…

Водитель закурил, наблюдая за контейнером. В дым превратилась половина сигареты, прежде чем он заметил, что в тени колонки тоже сгущается дымок приятного голубоватого оттенка. Оптический эффект напоминал мерцание включенного телевизионного экрана в отсутствие передачи. Этот «дымок» постепенно приобретал очертания человеческой фигуры. Мерцающий призрачный силуэт был приземистым и пересеченным линиями, словно нарезанный кусок сыра, а верхние конечности казались похожими на висящие крабьи клешни.

– Что за хреновина?.. – пробормотал водитель, выплевывая окурок и на всякий случай поднимая стекло. Через несколько минут он убедился в том, что кабина фургона не является надежной защитой не только от пуль соло, но и от Ники.

Ники Первого и Последнего.

Адам Тодт открыл глаза и уставился в темноту. До этого он бродил по галереям детских образов; каждый был осколком былого счастья, заключенным в рамку из человеческих костей (из ЕГО костей); их отделяли друг от друга непроницаемые стены бесплодного существования. Мать (Веспер? Глюк?), закутанная в искрящиеся меха, смотрела на него с портрета в костяной раме, потом помахала ручкой (рама при этом превратилась в окно уходящего поезда), затем удалилась в гулкую темноту (окно стало квадратным срубом колодца)… Вода, черная вода, бездонная глубина… Жизнь вышла из воды; жизнь уходит в воду…

Вдруг он почувствовал жало в затылке. Кто-то умудрился проколоть иглой тончайшую ткань сновидений, а потом продеть нить реальности в игольное ушко грез.

Старик испытал нечто необычное. Он будто стоял на пороге двух миров, колеблясь, какой из них выбрать. Один мир был вполне безопасен и обещал легкую смерть после призрачной полужизни. В другом звучал отдаленный колокол тревоги, разбивая гулом вязкую тишину галерей и все больше напоминая биение сердца в стрессовом состоянии.