Читать онлайн «Насилие и социальные порядки». Страница 3

Описание принципов построения и динамики развития естественного государства ясно и не вызывает сомнений. Достаточно оглянуться вокруг, достаточно подумать. Отправная точка — необходимость обуздать насилие. Новое слово по отношению к предыдущим описаниям общества этими авторами состоит в артикулированном включении насилия. Авторы подробно не раскрывают это понятие, скорее берут как некую данность. Такие тонкие вопросы, как насилие, которое присутствует в языке, различение объективного и субъективного насилия, выявление стратегий принуждения через установление правил, согласно которым каждый становился виновным и управляемым, — не были рассмотрены [7]. Скорее тут можно проследить веберовскую традицию в выделении монополии на легитимное насилие как основной черты государства.

С помощью контроля над насилием и благодаря возникшему перераспределению удается создать порядок. В этом порядке меньшинство (элиты) управляет большинством и взамен дает сравнительное постоянство и защиту. Экономика не отделена, а слита с политикой. Партии объединены экономическими интересами, что дает стабильность и поддерживает баланс. Организации существуют в тесной связи с государством, их независимость может носить лишь временный и кажущийся характер. Независимость может сохраняться, пока организации не претендуют на раздел ренты и на политическое влияние. Люди и организации не равны перед законом. Общество представляет собой сложную структуру взаи- мопереплетенных рангов, привилегий, регулирований доступа. В конечном итоге место в иерархии определяет положение по отношению к закону и характеру его применения. Эта система обладает определенной мощью и живучестью. Центральная характеристика всех институтов естественного государства — это личные отношения. Экономические и политические решения принимаются «взирая на лица». Слабое место этой системы в том, что она быстро твердеет и ориентируется на выполнение задач прошлого, не в силах быстро приспособиться к новым задачам. Это окостенение, риск отката, вспышки насилия и разрушения не дают возможности создавать предпосылки для долгосрочного экономического роста. На краткосрочном этапе быстрый рост возможен, мобилизационная, плановая экономика — тому подтверждение.

Догосударственные образования — охотники-собиратели — знали больше проявлений насилия. После неолитической революции появляются первые государства и их объединения — это уже период естественных государств, хрупких, базисцых, зрелых. Интересны примеры, которые используют авторы. К хрупким естественным государствам относятся Гаити, Ирак, Афганистан, Сомали и несколько других областей в Африке к югу от Сахары. Организации слиты с государственной властью, институты и функции управления персонифицируются, организационные структуры нестабильны. В качестве примеров базисных естественных государств разбираются Мезоамериканская империя ацтеков (1428–1519) и европейская империя Каролингов (751–840), в которых произошло структурирование долгосрочных соглашений и организаций, но в отличие от зрелых естественных государств организации сохраняют прямую связь с государством, нет организаций гражданского общества, конкурирующих с государством.

Описание такого типа политико-экономического устройства, как естественное государство, не вызывает вопросов, универсальные черты схвачены удивительно четко. Иллюстративный материал не оставляет сомнений в том, что такое междисциплинарное объяснение работает. Комплексное институциональное исследование, включающее изучение природы разрешения насилия, мотивов поведения человека, систем убеждений, характера устройства организаций, элит и в конечном итоге государства, соотношения политики, экономики и права, — более чем убедительно. Теория потеряла в точности, возможности использования эмпирических данных и проверяемых гипотез, но продвинулась в создании общего каркаса новой институциональной теории, объединяющей все социальные науки. Такое обобщение не могло пройти без определенных потерь, связанных со степенью постижения конкретных исторических деталей. Настоящему историку такие обобщения покажутся излишними и затемняющими весь ход истории человечества. Экономисту эти соображения покажутся слишком общими, лишенными аналитической мощи инструментов экономической теории.

В конце периода зрелости при выполнении пороговых условий происходит постепенный переход к порядку открытого доступа, когда механизмы конкуренции на всех уровнях экономики и политики сменяют механизмы привилегий и ренты, устанавливается верховенство закона, появляются организации, не связанные с личностями, живущие бессрочно, консолидированный контроль устанавливается над вооруженными силами.

Понимание условий перехода к порядку открытого доступа, описание принципов работы самого этого порядка гораздо более сложно дается читателю. Описание «неправильного» порядка является более убедительным, внутренние механизмы устройства вызывают мало сомнений. Логика естественного государства удалась. Контуры действительности начинают ускользать, усиливается ощущение тайной завесы, когда речь идет о порядке открытого доступа. Процесс этот не завершен, поэтому авторам неизбежно приходится переходить в жанр утопии, то есть описывать правильное устройство, которое в чистом виде еще нигде себя не проявило до конца, чертить то место на политико-экономической карте, которое скорее указывает в будущее, нежели лежит в прошлом. В этом смысле один из неявных результатов книги — создание нового, привлекательного образа рыночной, капиталистической утопии, гораздо более тонкое и умное продолжение работ австрийских экономистов (к примеру, Фридриха фон Хайека).

Насколько удачным является обобщение механизмов естественного государства, настолько более трудной для восприятия и расплывчатой является апология порядка открытого доступа. Возможно, проблема кроется в самом жанре — критическое и историческое описание дается легче, чем описание положительного опыта или светлого будущего. Негативное осмысление понятнее. Определенную аналогию можно провести с подходами в литературе. С литературной точки зрения утопии обречены на провал. Идейное содержание ставит крест на форме выражения, результатом чего является плохая литература. В этом смысле хорошей литературой становятся антиутопии. Достаточно сравнить «Красную звезду» А. А. Богданова и роман «Мы» Е. Замятина. В «Божественной комедии» «Ад» лучше удается Данте, чем «Чистилище» и «Рай». Возможно, по этим же причинам Н. В. Гоголь не нашел в себе сил для положительного продолжения «Мертвых душ». Программно показать «добро» оказывается задачей на порядок более сложной и рискованной, чем описать человеческое «зло», которое понятнее. Из более близкой истории развития экономических идей в России, из рассказа старшего поколения можно предположить, что и в советской политической экономии более понятной и логичной оказывалась политическая экономия капитализма. Напротив, политическая экономия социализма представала туманной и неинтересной. Авторы находят достаточно простое решение этой сложнейшей проблемы — они ставят в центр чистую экономику и показывают свою версию реализации утопического капитализма.