Читать онлайн «Бесконечная шутка (= Infinite jest». Страница 11

И это повторялось каждый вечер, но не по средам, ведь по средам в Бостоне его жене было позволено провести вечер за теннисом с другими женами дипломатов из Продвинутой лиги арабских женщин в роскошном клубе «Маунт Оберн» в Западном Уотертауне, а не молча ухаживать за ним, поскольку именно по средам полки американских импортеров шоколада на Ньюбери-стрит наполняются свежими упаковками «Тоблерона» и неспособность министра по домашним развлечениям Саудовской Аравии держать в узде свою любовь к «Тоблерону» часто требует от атташе по медицине проводить весь вечер на целиком снятом для дипмиссии четырнадцатом этаже отеля «Бэк Бэй Хилтон», жонглируя шпателями для языка и ватными тампонами, нистатином, ибупрофеном, стиптиками и антибиотическими мазями против стоматита, восстанавливая слизистые оболочки диспепсичного, огорченного и часто (но не всегда) раскаивающегося и благодарного саудовского принца К------. Так что 1 апреля, в ГВБВД, когда атташе по медицине (как было решено) оказался недостаточно проворен с палочкой, - ткнул ею в язвенный синальный некроз, - у министра по домашним развлечениям с флоральным дисбалансом началась истерика, и уже к 1800 часам по визгливому решению вышестоящего руководства атташе заменили другим врачом. Личный врач принца находился в сауне «Хилтона», когда его вызвали по пейджеру, и он, еще весь мокрый, хлопает атташе по плечу и советует не обращать внимания на истерику, это, мол, просто дрожжевой грибок говорит, езжай, мол, домой и расслабься в вечер среды, ты это заслужил; и но, в общем, когда атташе приезжает домой, где-то в 1840, в его просторных бостонских апартаментах никого нет, свет в зале не приглушен, ужин не разогрет, пристяжной поднос валяется в посудомоечной машине и – самое ужасное – естественно, никто не взял комплект развлекательных картриджей в магазине «ИнтерЛейс» на Бойлстон-стрит, где у жены атташе, как и у всех остальных охиджабленных жен членов дипломатической миссии принца, есть дисконт. И даже не будь он слишком измотан и нерасслаблен для того, чтобы вновь выйти в сырую городскую ночь и отправиться за картриджами, атташе по медицине понимает, что жена, как всегда по средам, уехала на машине с дипломатическими номерами; без этих номеров любой здравомыслящий иностранец может даже не надеяться припарковаться хоть где-нибудь ночью в Бостоне, штат Массачусетс, США.

Таким образом, диапазон вариантов, как расслабиться, сильно сузился. Огромный телепьютер в зале кроме всего прочего принимает спонтанные распространения от Пульс-матрицы подписки Интерлейс, но сама процедура заказа конкретного пульса настолько сложная технологически и криптографически, что атташе всегда доверял эту работу жене. В эту среду, вечером, наудачу тыкая пальцем по кнопкам, он может найти лишь американские спортивные трансляции (американский спорт, впрочем, всегда казался ему жестоким и отталкивающим), оперу за спонсорством техасской нефтяной компании «Тексако» (нет, спасибо, хватит с него на сегодня небных язычков), повтор серии популярной дневной детской программы «Мистер Прыгун-попрыгун» (которую атташе на миг принял за документалку о биполярном расстройстве, пока до него не дошло и он в панике метнулся назад к меню выбора) и выпуск утренней программы «Всегда в форме», где полуобнаженные женщины занимались домашней аэробикой во главе с гуру аэробики мисс Тауни Кондо, чья одежда, совсем немного оставляющая воображению, и вызывающе расставленные ноги грозили натолкнуть набожного атташе на нечистые мысли.

В бессильном яростном поиске, раскидывая вещи по квартире, атташе находит на серванте в зале рядом с личными и профессиональными факсами и письмами, которые атташе соглашался читать только после того, как их просмотрит (и рассортирует по степени важности) жена, несколько картриджей, доставленных по американской почте в среду. Сервант стоит у стены напротив электронного кресла, под высококачественной репродукцией триптиха с византийской эротикой. Пухлые конверты с картриджами лежат вперемешку с другими, менее интересными конвертами, и отличаются от них характерной прямоугольной выпуклостью. В поисках чего-нибудь расслабляющего атташе один за другим хватает конверты и рвет ровно по месту перфорации. Там фильм об антибиотиках актиномицетового класса и о синдроме раздраженной толстой кишки, снятый по заказу ОНАНМА[11]. Там картридж с сорокаминутным выпуском свежих первоапрельских новостей с каналов CBC и PATHÉ, которые он ежедневно получает по подписке с помощью либо защищенного от записи пульса Интерлейса прямо на ТП, либо по экспресс-почте на одноразовом самоочищающемся компакт-диске. Там видеоиздание апрельского номера женского журнала Self на арабском языке для его жены (модель на обложке Nass была целомудренно замотана в паранджу). А еще там обычная коричневая и раздражающе неподписанная коробка с картриджем в безликой белой стандартной упаковке с защитой от ударов для трехдневной доставки картриджей первым классом почтой США. На конверте была марка города Феникс, штат Аризона, США, а в блоке «От кого» вместо обратного адреса или штампа корпорации было шариковой ручкой написано лишь «Поздравляю с годовщиной!» и корявая рожица, с улыбкой, в конце. И хотя атташе родился и вырос в Квебеке, где английский язык не был основным, он все же знает, что английское слово «годовщина» значит не то же самое, что и «день рожденья». Атташе и его упакованная в паранджу жена были связаны узами брака с благословения Господа и Пророка вовсе не в апреле, а в октябре, четыре года назад, в Руб-эль-Хали. Еще больше путаницы во всю эту историю с конвертом вносит то, что на любой посылке от дипмиссии принца К ----- из Феникса, Аризона, США, стояла дипломатическая печать, а вовсе не обычная почтовая марка ОНАН. Короче говоря, атташе чувствует себя нерасслабленным и недооцененным и уже заранее готовится к тому, что содержимое конверта его рассердит. В конверте лежит стандартный черный картридж, лишенный всяких опознавательных знаков, упакованный в совершенно неинтересном и непривлекательном футляре, и в месте, где обычно находится гравировка с кодами регистрации и хронометражем, красуется очередная пресная американская круговая улыбающаяся рожица. Таинственный отправитель, рожицы, футляр и никак не подписанный картридж – все это сбивает атташе с толку, а также он дополнительно рассержен тем, что ему пришлось потратить столько времени, разгребая конверты на серванте, хотя это не входит в его обязанности. Но он не выкидывает неопознанный картридж в урну и не откладывает до тех пор, пока жена не проверит его содержимое, только потому, что выбор развлечений, когда его жена далеко от дома в своей раздражающей американизированной лиге, у него был обидно невелик. Атташе решает, что только вставит картридж и глянет одним глазком, чтобы убедиться, что это его рассердит, или неинтересно, или не завлекательно и развлекательно ни в коей мере. Он разогреет халяльную телятину с острым халяльным гарниром в микроволновой печи, пока пар не пойдет, потом красиво расставит на подносе, посмотрит несколько секунд этого дурацкого и/или раздражающего неопознанного картриджа, на котором, вполне вероятно, нет ничего, кроме загадочной пустоты, потом попробует расслабиться с помощью выпуска свежих новостей, а после, возможно, откроет журнал Nass (исключительно из целомудренных побуждений), чтобы взглянуть на весеннюю линию асексуальной черной благочестивой женской одежды, после чего вставит картридж с записью серфа и дождя и окунется в заслуженный сон в среду вечером, надеясь, что жена, вернувшись из теннисной лиги в пропитанном потом черном спортивном ансамбле, не разбудит его случайно, неуклюже или непроворно снимая поднос с шеи.

Когда он устраивается в кресле с подносом и картриджем, цифровой дисплей телепьютера показывает 1927.

Уордин говорит, мамка ее обижает. Реджинальд пришел к нам на район, на двор перед моим домом, где мы с Долорес Эппс прыгали через двойные скакалки, и говорит, Кленетт, Уордин у меня на хате плакает говорит мамка ее обижает, и я иду с Реджинальдом до его дома, где он живет, и Уордин сидит в шкафу на хате у Реджинальда и плакает. Реджинальд вытащил Уордин из шкафа и мы с ним плакаем и я стираю слезы с ее лица и Реджинальд такой заботливый, снимает с нее рубашку и говорит Уордин, чтоб дала мне поглядеть. У Уордин спина вся побита и порезана. Длинные рубцы сверху-донизу спины, розовые рубцы, у которых рядом такая вот кожа, как на губах наших. Меня даж затошнило. Уордин плакает. Реджинальд говорит Уордин говорит ее мамка обижает. Говорит мамка бьет Уордин вешалкой. Говорит мамкин хахаль Рой Тони типа хочет спать с Уордин. Типа дает ей конфеты и пятерки. Типа всегда встает на дороге и шагу не дает ступить, чтобы не полапать. Реджинальд говорит Уордин говорит Рой Тони однажды ночью, когда мамка Уордин была на работе, он пришел в комнату где спят на матрасах Уордин и Уильям и Шантель и малыш Рой, и стоял там в темноте, высокий, и шептал ей всякие вещи и дышал. Мамка Уордин говорит что Уордин искушает у Роя Тони на грех. Уордин говорит мамка говорит что Уордин хочет склонить Роя Тони к Греху молодой упругой собой. Она бьет Уордин по спине вешалками из шкафа. Моя мамка говорит, что мамка Уордин не дружит с головой. Моя мамка боится Роя Тони. Уордин плакает. Реджинальд садится и просит Уордин рассказать его мамке как мамка Уордин ее обижает. Реджинальд говорит что Любит Уордин. Говорит что Любит но раньше не понимал почему Уордин не спит с ним, как девушки спят с мужчинами. Говорит Уордин никогда раньше не позволяла ему снять с нее рубашку до сегодняшнего дня когда пришла на хату к Реджинальду в его дом и заплакала, она позволила Реджинальду снять с себя рубашку чтобы показать как мамка побила ее из-за Роя Тони. Реджинальд Любит свою Уордин. Уордин умирает от страха. Она говорит Реджинальд не надо. Она говорит, если она пойдет к мамке Реджинальда, тогда мамка Реджинальда пойдет к мамке Уордин, и тогда мамка Уордин подумает, что Уордин спала с Реджинальдом. Уордин говорит ее мамка говорит если она ляжет в постель с мужчиной пока ей не шестнадцать то мамка забьет ее досмерти. Реджинальд говорит что не допустит этому случиться с Уордин.