Читать онлайн «Русская кровь». Страница 69

Здесь ведь должны быть врачи?

Иногда дальними аллеями проходили люди. Странно, нас будто не замечали.

Может, мы просто их отпугивали? Картинка ещё та – грязные, закопчённые типы с автоматами. Один – раненый без сознания. И девочка в бинтах.

Она повернула голову:

– Денис…

Я помог ей сесть, опираясь на ствол клёна.

– Холодно, – шепнула Ксюха.

Сорвал с себя разгрузочный жилет, накинул поверх.

– Спасибо, – она жадно осмотрелась по сторонам. Глаза болезненно, лихорадочно блестели. Приоткрыла рот и сморщилась.

– Не надо говорить, – попросил я, – Знаешь, Крот опять может видеть. А мы оправились после «светлячка». Это такое место! Правильное… «Точка флуктуации». Здесь всем становится лучше. А говорить не надо… – я встал, вешая на плечо автомат, – Потерпи. Доктора, лекарства – всё будет!

– Там… Инютин.

Бредит. Кончилось действие обезболивающего.

– Спокойно, милая… Никого там нет.

– Дурак, – вздохнула Ксения и вяло шевельнула рукой, – Обернись!

По соседней аллее, правда, кто-то шёл. Мужчина, а рядом – мальчик и девочка со школьными рюкзачками.

Я присмотрелся. И узнал.

Он здорово помолодел – абсолютно без седины. Щурился на солнце и что-то терпеливо втолковывал детям. У девочки – серьёзное лицо, она – неуловимо похожа на Инютина. А пацан слушал невнимательно. Подпрыгивал и беззаботно размахивал фиолетовым рюкзаком.

Я стоял в пяти шагах от них. Улыбался, как идиот.

Все прошли мимо.

Никто даже не глянул…

Я бросился вслед – прямо через кусты сирени.

– Денис! – закричала Лери.

Догнала и вцепилась в куртку. Вот глупая!

– Ты что?!

Она качнула головой:

– Не надо…

– Ты перегрелась? Это Инютин! Он – живой!

– Они все – живые. Понимаешь? Все! Целый город!

Несколько мгновений мы смотрели друг на друга. Я первым отвёл глаза. Кивнул и выдавил:

– Понимаю.

Те трое уходили по аллее. Пацан размахивал рюкзаком, смешно колыхался бант в волосах девочки. И ровный, спокойный долетал голос Андрея Инютина.

Теперь никто не сможет их разлучить.

Никогда…

Я отвернулся.

Чугунная тяжесть сдавила грудь…

В этом городе нам не было места.

Флуктуация.

То, что не может длится долго. Как марево в пустыне, блики на воде…

Реальность – по ту сторону миража. «Оборонщики», вертолёты с надписью «US NAVY». И холодной иглой в сердце – застарелая, неизлечимая тоска…

Крохотная серебристая точка плывёт в высоте. Белый след тянется за самолётом. Тянется и тает.

Вот уже ничего. Лишь небесная синь…

Я хотел бы стать пустотой. Раствориться в бескрайнем небе. Исчезнуть вместе с призрачным городом.

Но я не могу.

Всё, что я умею – убивать…

Кто ты, Денис Воронин?

Прожитые дни выплывают из забытья, как чёрные письмена на камне…

А Лери не умолкает.

– …Ты должен был прийти, – звенит её голос, – Чтоб исцелить их боль.

Смешно.

А кто исцелит мою?

– … Для этого ты здесь.

– Не только, – качаю головой. И вскидываю автомат.

Очередь отбрасывает Лери в кусты. Я шагаю ближе и два раза стреляю ей в голову. Алая кровь заливает тёмные, похожие на паклю волосы.

Чьи-то быстрые шаги – за спиной. Рывком оборачиваюсь и опять жму «спуск».

Крот упал.

Я подхожу, склоняюсь над ним. Полагается контрольный выстрел…

Но я стою. Вглядываюсь в лицо Крота.

Падаю на колени и хватаю его за руку. Пальцы – сухие, ещё теплые. Как у живого.

Только изменить ничего нельзя…

Что есть память?

Это яд, молнией пронзающий тело. Когда не можешь дышать, не можешь видеть проклятое безоблачное небо и чувствовать одуряющий аромат сирени…

А всё, что тебе остаётся – последнее, единственное лекарство.

Оно в кармане.

У него удобная ребристая рукоять. Чёрный, милосердный зрачок.

Надо приставить его к своему виску – не замечая раненого крика Майи.

Вот так…

Щёлкнуть предохранителем.

И надавить туговатый крючок спуска.

Тьма.

Спасительное забытьё…

Тут не должно быть света.

Откуда он? Пробивается через веки – тревожащий, невыносимый. Всё, что я хочу – лишь покоя… Неужто и этого не будет?

Открыл глаза.

Я – на земле. Надо мной стояла Лери. Изучающая, внимательная – как доктор у постели пациента.

Она – невредима.

Тёмные волосы, залитые кровью – я сам это видел! Автомат вздрагивал в руках, когда я выпустил в неё полмагазина. И контрольный выстрел…

Она не могла уцелеть!

– Тебе плохо? – голос у Лери – безмятежный.

– Тварь! – отчаянно пробормотал я.

– Опять хочешь меня убить?

– А ты отдай оружие – тогда узнаешь.

Сука. Ни «калаша», ни «макарова». Гранату – тоже забрала…

Кто-то ещё стоит рядом? Я повернул голову.

Майя. А рядом Крот. Живой.

Что-то странное – у них в глазах. Чужое. Словно автомат в моих руках до сих пор грохотал, выплёвывая огонь… И с резкой, болезненной ясностью я понял.

Они оба видели. Были со мной – последние минуты. И заглянули в тёмный колодец моей памяти.

Майя смотрела с ужасом.

А Крот – с отчаянием. Он тоже меня узнал.

Я приподнялся, сел. Обхватил голову руками.

Мне хотелось исчезнуть.

– Как ты мог? – тихо спросила Майя.

– Она – не человек!

– А ты… человек? – слабо донёслось из-за спины.

Угу, пресс-секретарь очнулся. Я повернул голову. Баз смотрел на меня с отвращением, как на раздавленного таракана.

– Хватит, – я поднялся с травы, – Поиграли и хватит!

– Что же с тобой сделали? – глухо выдавил Крот.

– Ничего… Ничего, отец. Просто тебя не было слишком долго…

Смешно. До слёз.

Я развернулся и пошёл к своему дому. Ледяная пустота колыхалась внутри. Этот весенний, пронизанный солнцем город был не для меня.

– Денис! – всхлипнула за спиной Ксюха.

– Ты ошиблась. Меня зовут Дэн Райан.

Я двигался медленно. Ноги подгибались.

Пускай. Куда мне спешить?

Хочу исчезнуть…

Вряд ли Таня Гольцова будет тратить на меня силы.

Кто из них выстрелит первый?

Она или Баз? Майя?

А может… отец?

Я ждал, спиной чувствуя взгляды.

Полумрак за дверью подъезда сгустился в черноту. На целую секунду я замер у входа, не оборачиваясь.

Они не стреляли.

Я шагнул во тьму.

Где вы ходячие трупы и смертельная «паутина»? Сгорели в белой плазме?

Иду к вам. В этом огне и для меня есть местечко…

Не чувствую жара…

Я опоздал? Испарились без меня?

Слишком темно здесь. И нет запаха дыма.

Ступеньки – их тоже нет.

Чёрт, да где же я? А не все ли равно…

Ещё шаг…

Я стою в подворотне. В совершенно незнакомой темной подворотне. С ароматом мочи, свежими окурками и плевками.

Тьфу. Для вечности и забытья – слишком поганое место.

Впереди проглядывал кусок улицы.

Я вышел из подворотни.

Обернулся и увидел вдали реку, одетую в каменные берега. А за ней – зеркальную громадину Бизнес-Центра. Облака плыли в тридцати ярусах бронестекла.

Я задрожал от смеха. И сел прямо на асфальт.

– … на московских изогнутых улицах умереть знать судил мне Бог.

Не знаю, сколько времени прошло.

Мимо двигались машины. Шли прохожие.

Обычная суматоха большого города. Не такая, как в прежние времена – из двенадцати миллионов жителей осталось меньше трёх. А всё таки необычно, после Болхова – хоть того, современного, хоть призрачного…

Щемящее чувство накатило, будто приступ малярии. И вглядываясь в незнакомые лица, я понял.

Одиночество…

Острее всего чувствуешь его именно в толпе.

Наверное, сидел я не очень долго.

Здесь, в центре хватает патрулей.

Подозрительные, вроде меня, не могут безнаказанно отдыхать на асфальте. Тут ведь не Развалины, а вполне приличный район…

Я встал.

Что мне ещё оставалось? Броситься под машину?

Хруст костей, брызги крови… И уличные зеваки.

Противно.

Вместо этого я подошёл к таксофону. Совсем не такому, как в Болхове. Новенькому, сверкающему никелем, вандалоустойчивому изделию «Дженерал Электрик».

Какой-то толстяк увлеченно общался, глядя в экран. Там маячила физиономия собеседника.

– … Нет, я не из офиса. Сам не видишь? У нас же везде прослушка, как в «охранке». Говорю, сбрасывай всё, что есть – дороже не будет…

– Извините, мне очень надо позвонить.

Пренебрежительный взгляд. Толстяк достал из кармана пару монет. Швырнул на асфальт. Кажется, он меня не расслышал.

– Извините… – повторил я.

– Да отвали ты, бомжара! Пока я полицию не вызвал!

А хотелось быть приветливым…

Я улыбнулся и легонько ударил его в живот. Толстяк будто переломился пополам – удивительно при его габаритах. Я схватил его за воротник замшевой куртки и оттащил вбок. Аккуратно усадил на тротуар, прислонил к стене дома. Казалось, толстяк хлебнул лишнего и его разморило на скупом августовском солнце.