Читать онлайн «Тень ветра». Страница 9

Дик помнил от этом – памятью тела, не разума. И оттого ярость не кружила ему головы, а удесятеряла силы, текла, как положено, от плеч к пальцам, переливалась в рукоять ножа, горячим потоком струилась по клинку. В этот миг, растянутый магией цехара, он ощущал и видел все: скрученное восьмеркой тело змеи, сковавшей саблезуба, бешеный высверк кабаньих зрачков, смертельную мощь челюстей, готовых сомкнуться на брюхе Шу, и стиснутый меж коленями горб каменных мышц. Эта живая броня прикрывала шейные позвонки, столь же каменно-твердые и прочные, соединенные упругими дисками хрящей, – панцирь, прятавший нить жизни, такой же хрупкой и уязвимой, как у любого живого существа. Теперь Дик знал, куда ему нужно нанести удар.

Нож опустился, проткнул толстую кожу загривка, прорезал плоть, преодолел пружинистое сопротивление хрящей – прочных, твердых, но уступивших гневному напору стали. Дик почувствовал, как содрогнулось тело саблезуба, и в ту же-секунду, будто нож разрушил магическое заклятие, возобновился стремительный бег времени. А его оставалось мало – ровно столько, чтоб убраться от этой полумертвой туши, не погубив ни себя, ни гепардов, ни древнего змея Каа. Он знал, что эти трое сейчас повинуются ему и без команды не отпустят кабана – так и будут держать, пока тот не растопчет их в предсмертной агонии. У друзей-животных были свои понятия о жизни, о смерти и долге перед человеком.

Пронзительно свистнув, Дик прыгнул – вверх и в сторону, перекувырнулся, встал на ноги. Кабан с протяжным ревом бил копытами в землю, оседая на круп, но Каа уже выскользнул из-под массивного тяжелого тела; раскачиваясь на хвосте, он холодно разглядывал умирающего врага. Ши, победно завывая, кругами носился в траве, а Шу зализывал царапину на брюхе – видать, свел-таки знакомство с пастью саблезуба. Дик подошел к нему, присел, раздвинул густой подшерсток и убедился, что знакомство оказалось не слишком близким. Шу облизал ему потный лоб шершавым жарким языком.

– Ты хороший парень, – сказал Дик, – и доблестно сражался. Пусть когти твои будут остры, зубы – крепки, а пасть всегда полна мяса.

При упоминании о мясе Шу воодушевился и лизнул Дика в нос. Ревнивый Ши, прекратив выписывать в траве пируэты, положил морду на плечо мальчика, потерся о щеку и взвизгнул, требуя своей доли похвал. Дик произнес нужные слова – не оттого, что так диктовалось Ритуалом Кровной Связи, но из любви и уважения. Впрочем, уважение было основой любого Ритуала, и даже оскорбляя врага – достойного врага, а не хищную тварь вроде саблезуба, – полагалось не забывать об этом.

Дик повернулся к неподвижной чудовищной туше кабана. Зрачки зверя остекленели, шерсть на загривке опала, и огромные клыки длиной в ладонь казались теперь совсем нестрашными – так, просто два заостренных желтоватых колышка, торчащих среди кровавой пены. Дик шагнул к сокрушенному им гиганту, но Ши и Шу, панически взвыв, заступили путь. Долг их был еще не выполнен, и оба гепарда минут пять трепали уши кабана, покусывали рыло и принюхивались, пока не убедились, что зверь мертв. Только тогда Дик был допущен к своей добыче и к своему клинку.

Он с усилием вытащил нож, осмотрел его и двумя резкими сильными ударами отсек кабаньи уши. Это входило в победный ритуал, являясь одновременно напоминанием победителю, призывом к осторожности и благоразумию. Осторожность и хитрость значили не меньше, чем отвага и телесная мощь; недаром многие из поучений Чочинги начинались со слов – побереги свои уши. Но саблезуб, вероятно, не имел такого мудрого Наставника, как Чочинга Крепкорукий, и теперь ему предстояло расстаться не только с ушами. Ибо Учитель говорил: отрезав врагу уши, не забудь про печень.

Печень Дику была не нужна, он понимал это высказывание в переносном смысле, а потому, найдя увесистый булыжник, принялся вышибать саблезубу клыки. Каа следил за ним крохотными блестящими глазками, и никто не мог бы сказать, чего в них больше – одобрения или насмешки. Он был древним существом, слишком умудренным жизнью и слишком гордым, чтобы ластиться или выпрашивать похвалу, как непоседливые Шу и Ши. Дик знал об этом.

– Ты прости, – негромко сказал он питону, орудуя своим булыжником, – прости, что я обзывал тебя травяным червем. Так полагается перед схваткой, понимаешь? На самом же деле ты – великий боец! И если б не твоя помощь, я бы сегодня лишился печени. – Тут он низко склонил голову и добавил ритуальные пожелания:

– Да будут прочными твои зубы и целыми – уши! Пусть голос твой летит до Небесного Света, и пусть расстанешься ты с жизнью в самый прекрасный из дней, какие сияют над Тисуйю-Аматом!

Каа довольно заурчал и обнял хвостом ноги Дика.

Возвращались они верхним путем, ибо Дику захотелось наведаться в один приятный уголок повыше в скалах, где водопадные струи продолбили глубокую выемку среди гранитных плит. Очутившись в этой природной ванне, он с облегчением вздохнул: его синяк под действием холода уже не горел огнем, а лишь напоминал о себе тупой ноющей болью. Вскоре и она затихла – поток, струившийся с горных вершин, был целебным, врачующим в равной степени недуги тела и души. Последнему способствовал прекрасный вид – на Чимару, млевшую под жарким солнцем, на озеро, таинственно мерцавшее внизу, на лес, что изумрудным кольцом обнимал синие воды и тянулся на запад, до Миссисипи и Днепра, до Правобережья и шумных земных городов, казавшихся Дику теперь миражами или сном далекого детства.

Здесь, в Тисуйю-Амат, они с отцом были единственными потомками землян, а за три минувших столетия, быть может, еще десяток их соплеменников удостоился чести повидать Чимару. Место это не являлось священным – священных мест прагматики-тайят не имели вовсе, – но было как бы озарено харизмой удачи, благополучия и покоя. Тайят, весьма ценившие постоянство и неизменность, не желали видеть здесь суетливых чужаков, их машин, их железных летающих птиц и даже их животных – ни друзей и ни врагов, а так, прислужников, либо живое ходячее мясо. Об этом ясно говорилось в Договорных Браслетах: пришельцы живут в Правобережье по своим обычаям и законам, а в тайятских лесах обычаи – тайятские, и каждый, кто хочет прогуляться на левый берег, должен такое право завоевать – ножом, мечом или копьем. Избытка желающих не наблюдалось, поскольку четыре руки и воинское мастерство были вескими доводами в пользу тай.

Вдобавок к этим своим достоинствам они отличались невероятным упрямством. Арбалет нравился им больше карабина, посыльный орел мнился надежнее радиофона, а язык они признавали только свой, игнорируя все попытки обучить их русскому, английскому или санскриту. В равной степени игнорировались имена, даваемые им пришельцами, – фохенды, четырехрукие демоны, мангусы или ракшасы. Их солнце называлось Тисуйю или Небесным Светом, луна – Тенью Тисуйю, звезды – Искрами Небесного Света, мир – Тайяхатом, и в этом мире они звались тайят, и никак иначе, и были не демонами, но людьми; а кому сие не нравилось, мог проваливать хоть в рай, хоть в ад, хоть в галактическую пустоту.

Но люди – те, что с двумя руками, – предпочли остаться и договориться.

Тайяхат был найден индийцами еще в Эпоху Великого Разъединения и практически сразу включен в межзвездную транспортную сеть. С высоты двух-трех лиг он немногим отличался от Старой Земли, России, Колумбии, Европы или любого другого из десятков кислородных миров, отысканных и исследованных за пятьдесят лет Исхода. Как и повсюду, тут были океан и суша, огромный материк, напоминавший очертаниями земную Евразию, были зеленые леса – тайга в умеренном поясе и джунгли – в жарком, были горные хребты, высокие вершины и ледники, засушливые или плодородные плато, были степи, холмистые или ровные, как стол, были реки, озера и внутренние пресные моря. А еще изобилие всякой жизни, на суше, в воздухе и в водах, а также – разумные существа, что являлось не столь уж большой редкостью, ибо в период Исхода земные экспедиции трижды вступали в контакт с примитивными инопланетными культурами.

Но Тайяхат оказался “тяжелым” миром. Тяготение здесь было на четверть мощнее земного, и, дабы скомпенсировать сие обстоятельство, эволюции пришлось даровать всякой живой твари лишнюю пару ног, рук, лап или крыльев. В остальном же, если не считать шести конечностей и более внушительной мускулатуры, животные Тайяхата разительно походили на земных. Многих можно было бы считать домашними – например, охотничьих гепардов и рогатых скакунов с шестью голенастыми ногами, весьма напоминавших канадского лося, – ибо туземцы-тайят разводили их с незапамятных времен и опекали с редкостной заботой. Другие создания, похожие на крокодилов, медведей, оленей, антилоп и кабанов, являлись дичью или охотниками – в зависимости от ситуации и собственных аппетитов. Особенным разнообразием могло похвастать семейство кабанов, всеядных тварей, чьи габариты и темперамент варьировались в весьма широких пределах. Рогатые кабаны были небольшими и драчливыми, любили яйца, орехи и сладкие фрукты; длинноногий кабан обитал в степях, охотился на антилоп и по своим повадкам мог считаться местным аналогом волка; кабан-носорог ел земляные плоды и редко прикасался к мясному – за исключением разве лишь медоносных птиц; огромный кабан-саблезуб был опасным хищником и жрал всех, кого мог одолеть, начиная от медведей-гризли и кончая крысами.