Читать онлайн «Массовое процветание. Как низовые инновации стали источником рабочих мест, новых возможностей и изменений». Страница 59

Все эти силы надеялись каким-то образом сбить или же подавить разнообразные тенденции и импульсы современной экономики и ее модернистской культуры. Результатом стала корпоративистская экономика. Ее главная функция заключалась в том, чтобы удерживать частный сектор под государственным контролем. Для чего? Основными целями корпоративистов были государственное инвестирование, мирное разрешение трудовых конфликтов, солидарность и социальная ответственность. Также они много думали об экономическом росте. Экономики, стоявшие на пороге современности, росли так медленно, что разрыв между их производительностью и показателями Америки и Германии становился все больше и больше. Многим странам удалось опередить Италию и Испанию с точки зрения производительности. Одни корпоративисты, включая Бенито Муссолини, считали, что проблема Италии была в достаточно скромной производительности множества семейных фирм. Другие, как корпоративисты, так и социалисты, полагали, что все дело в монополизации или картелизации в сфере крупного бизнеса. Теоретики корпоративизма исходили из того, что, согласовав усилия всего общества, особенно сообщества ученых, страна сможет перейти к более быстрым темпам научного прогресса. При этом государство должно ставить ученых на те проекты, которые, благодаря поддержке инженеров и других специалистов, приведут к значительному прогрессу в области полезных технологий, то есть к более качественным методам производства и к новым видам товаров. Так выглядела доктрина Ричарда Нельсона, получившая название техно-национализма. Она представляет собой вариант более общей системы убеждений, называемой сциентизмом, то есть веры в то, что ученые, вооруженные своими научными инструментами, более эффективно разрабатывают новые продукты и методы, чем рассеянные и плохо скоординированные инициативы в экономике свободного предпринимательства. (Первый национальный научный фонд в Италии — Consiglio Nazionale delle Ricerche был основан еще в 1923 году при Муссолини, то есть за 27 лет до появления американского Национального научного фонда.)

Корпоративистская система также стремилась привлечь на свою сторону деятелей искусства. Сохранение и развитие национальной культуры стало естественным следствием того, что общество ставилось выше индивида. Сложилось своеобразное убеждение, которое можно назвать культурализмом, будто художественные достижения способны привести в движение экономическое развитие страны, схожее с убежденностью сциентизма в том, что таким двигателем могут быть научные открытия. В девятой статье конституции Италии на правительство возлагается ответственность за поддержание и развитие культурного наследия нации. (Этот культурализм сохраняется и по сей день: когда в 2011 году правительство сократило бюджет миланского оперного театра Ла Скала, некоторые оперные фанатики назвали это решение неконституционным. Конституционным, конечно же, всегда оказывается только дополнительное финансирование, но никак не его сокращение.)

Все эти меры были направлены на установление политического контроля над экономикой частного предпринимательства, то есть подчинение ее некоему политическому руководству без, разумеется, возвращения ее под управление сеньоров с их поместьями. Корпоративисты полагали, что, если ключевые направления экономики будут заданы политически, то все пойдет именно так, как они хотят. Но какими средствами можно было достичь этого контроля? Экономику следовало разбить на группы компаний и группы рабочих, как малые, так и большие. Считалось, что рабочие и, по сути, все группы, от таксистов до фармацевтов, страдали от конкуренции — со стороны других и между собой. Некоторые социалистические мыслители утверждали, что заработная плата рабочих снижалась из-за стремления капитала «разделять и властвовать». Рабочие той или иной компании должны были быть готовы к тому, что некоторые рабочие места перейдут к рабочим в конкурирующих компаниях или отраслях в том случае, если прибавка к заработной плате заставит их компанию повысить цену на товары по отношению к ценам конкурентов. Но если бы их представлял широкий профсоюз, желательно общенациональный, рабочие обрели бы ту монопольную власть, о которой они мечтали. С точки зрения подобного тред-юнионизма, увеличение заработной платы не должно было, да и не могло бы, привести к потере рабочих мест. Странным образом корпоративистские мыслители полагали, будто объединение производителей в небольшое число крупных картелей решит проблему, поскольку при образовании картелей будет восстановлен баланс сил труда и капитала, а рабочие места удастся сохранить благодаря действиям как профсоюзов, так и картелей. Похоже, они не задумывались над тем, что повышение отпускных цен приведет к еще большему сокращению предложения в дополнение к тому, которое уже произошло из-за увеличения заработной платы. Последним аргументом корпоративистов было, однако, то, что благодаря встрече труда и капитала в их общей «палате» возникнет новая экономика единства и целеустремленности, которая положит конец локаутам и угрозам массовых увольнений, к которым прибегали работодатели, а также уклонению, саботажу и всеобщим стачкам, использовавшимся работниками. Мирное разрешение трудовых споров повысит эффективность бизнеса и в итоге приведет к увеличению, а не сокращению занятости, а также к росту прибыли и заработной платы.

Некоторые исследователи определяли «корпоративизм» через его структуру, а не через его цели. В статье 1974 года «Все еще столетие корпоративизма?» («Still the Century of Corporatism?») Филипп Шмиттер пишет, что корпоративизм можно определить как «систему представительства интересов, в которой составляющие единицы организованы в виде ограниченного числа единичных, принудительных, неконкурентных, иерархически выстроенных и функционально обособленных категорий, созданных, признаваемых или лицензируемых государством и получающих условленную монополию» (p. 97).

Каковы бы ни были достоинства корпоративистских убеждений, целей и средств, трудно переоценить ту силу, с которой они влекли к себе европейцев. Вскоре корпоративистская доктрина была реализована на практике во многих странах как Европы, так и всего остального мира.

Италию можно считать первой страной, построившей экономику по корпоративистским лекалам. Бенито Муссолини, родившийся в 1883 году (как Шумпетер и Кейнс) в бедной семье из провинции Форли, стал самым яростным защитником корпоративистской экономики в Италии, а потом и ее главным руководителем. Поработав недолго школьным учителем, он стал политическим журналистом и выпускал марксистский еженедельник Avanti!. Решив, что частная собственность на предприятия может послужить экономической эффективности лучше, чем рабочая собственность или рабочий контроль, накануне Первой мировой войны он порвал с социалистами и основал ежедневную газету Il Popolo d’ltalia, ставшую его личным рупором. Италии, которая закончила тяжелую битву с Австрией в Первой мировой войне, не получив никакого вознаграждения, нужен был лидер, который дал бы стране надежду, что она может играть более важную роль в мире. Муссолини, сильный оратор и хитрый тактик, прекрасно подходил для этого. Он смог перетянуть на свою сторону большинство корпоративистов и многих из своих прежних союзников-социалистов, став в итоге лидером Фашистской партии. Быстро завоевав народную поддержку, он был избран депутатом парламента в 1920 году, организовал в начале 1922 года марш на Рим и вскоре после этого указом короля Виктора Эммануила III был назначен премьер-министром. В 1925 году Муссолини урезал полномочия парламента, став диктатором. В Италии, как и в других европейских странах тех времен, не было конституции, и потому эти нововведения не встретили отпора со стороны судебной власти105.