Читать онлайн «Массовое процветание. Как низовые инновации стали источником рабочих мест, новых возможностей и изменений». Страница 55

и сосредоточивать их ради осуществления серьезных начинаний»14.

Споры о социализме, особенно в более развитых экономиках, сместились от возможности построения социалистической экономики к оправданности государственной собственности и государственного контроля в одном или нескольких секторах, а также к вопросу о регулировании и налогообложении частного сектора. Конечно, к этим спорам можно было подойти с точки зрения австрийской школы. Силу позиции Хайека вряд ли можно переоценить. Теория Хайека доказала свою правоту в прошлом десятилетии, когда западные правительства начали поощрять использование биотоплива вместо обычного ископаемого топлива, то есть угля или нефти, — побуждая фермеров переходить с традиционных зерновых культур на выращивание соевых бобов, используемых для производства соевого биодизельного топлива. Перераспределение земель привело к катастрофическому росту цен на некоторые из основных продуктов питания, что, в свою очередь, стало причиной сотен тысяч смертей, вызванных недоеданием. Еще одним следствием стало обезлесивание бассейна Амазонки. А вдобавок ко всему этому потом выяснилось, что у производимого из сои биодизельного топлива по сравнению с обычным топливом практически нет никаких преимуществ в плане выделения парниковых газов 97 98. В провале подобного рода «планирования» было немало иронии, поскольку социалисты в частности и государственные планировщики в целом всегда утверждали, что социализм, поскольку он является рациональным, может составлять планы на большие сроки, в отличие от капитализма, ориентированного на краткосрочные цели. Но именно капитализм, сделав огромный шаг вперед с признанием акционерной собственности, смог решить проблему, связанную с тем, что основной собственник не может жить вечно: ведь, как известно, единоличная собственность и, еще раньше, феодальное владение могли страдать от отсутствия наследников.

В частности, даже постепенный переход к общественной собственности поднимает вопрос о том, зачем государству национализировать предприятия для осуществления проектов, которые, вероятно, уже были отвергнуты ветеранами частного сектора. Мысль Мизеса о том, что социалистическое правительство не может работать с правильными ценами, не верна в том случае, когда часть экономики, находящаяся в общественной собственности, слишком мала, чтобы изменить конфигурацию цен. Однако, с точки зрения Хайека, нехватка необходимых практических знаний у социалистического правительства может подтолкнуть его в неверном направлении или же привести к провалу, если даже направление было выбрано верно.

Однако австрийцы делали слишком общие выводы, полагая, что их теория работала всегда и везде. Бывает и так, что деловые люди, которые не имеют большого опыта работы в правительстве, не знают всего, что известно государству. Иногда у государства есть знания об определенных отраслях, благодаря которым государственная собственность и контроль в общем и целом превосходят частную собственность. Поэтому, если рассматривать проблему национализации той или иной отрасли, хайековская безусловная поддержка частной собственности может быть оспорена. Однако Хайек, несомненно, верно распознал опасности тоталитарного контроля над экономикой — контроля со стороны государства или кого бы то ни было еще. Он не был экстремистом, каким его обычно считали. Он не исключал возможность участия государства в экономике. В своем знаменитом трактате «Дорога к рабству», написанном в военные годы, он предложил государству несколько ролей, в том числе рекомендовал ему заняться исследованиями в области долголетия99. Хайек не был идеологом.

Странная сторона социализма

Теперь, по прошествии времени, нам ясно, что в межвоенные десятилетия в спорах о социализме было нечто очень странное. Австрийцы вышли со странным предположением, будто цель социалистов — экономическая эффективность. Однако социалисты замышляли революционные преобразования структуры западных экономик не ради лучшего контроля за экономическими ресурсами, которые ранее бестолково растрачивались. С 1820 по 1920 год производство на душу населения в Западной Европе выросло вчетверо. Поэтому даже самые убежденные социалисты могли смириться с потерями в производительности, вызванными случайной паникой или безработицей, этими спутницами современной экономики.

На самом деле для большинства социалистов превыше всего были цели стабильности, равенства, достоинства и удовлетворенности. Они не стремились уничтожить все индивидуальное. Но в той мере, в какой индивида побуждают проявлять себя в общественной сфере, делать это он должен в рамках, задаваемых государством. Ценности, выражаемые этим комплексом целей, представляли собой фундаментальный сдвиг по отношению к базовым ценностям западного мира, восходящим в какой-то мере еще

к Древней Греции. В социалистическом словаре не было терминов гуманистической традиции —

таких, как «поиск», «творение» и «воодушевление».

Социалистические цели преследовались с фанатичным упорством. В социалистических экспериментах (от Ленина до Кастро) фетишем стала уравниловка, контроль над населением во имя «полной занятости» и запрет едва ли не всех видов личной инициативы в экономике. Эти экономики стали безличными, удушающими, предельно скучными, а не просто весьма и весьма неэффективными.

Поэтому странным представляется то, что поначалу Мизес и Хайек не критиковали эти цели. Можно было подумать, что решающим фактором в выборе экономической системы является эффективность. Казалось, что они готовы принять социализм — ограничение размера богатств, запрет на открытие фирм, учет голосов рабочих на предприятиях и т. д., если их убедят в том, что за этим не последует падения производства или экономической эффективности. Экономисты, по сути, присудили победу в споре австрийцам, но лишь по незначительному превосходству в очках, набранных их аргументами. Если бы в результате этого спора сложился консенсус относительно того, что в общем и целом устранение безработицы или скачков занятости в социалистической экономике ведет к увеличению производительности, превышающему ее падение из-за новых факторов неэффективности, Мизес и Хайек проиграли бы в этом споре.

Позже в «Дороге к рабству» Хайек писал о трагедии потери свободы в Италии и Германии в 1930-х годах в результате подъема авторитаризма. Больше не могло быть никаких сомнений в том, что именно он ценил в человечестве. Если интерпретация Сена верна, свобода, с точки зрения Хайека,— это средство для других целей. Однако в «Дороге к рабству» не говорилось о том, что еще пострадает в результате упразднения экономической свободы авторитарными властями, помимо эффективности,— он лишь предостерегал, что производство или эффективность снизятся, если власти ограничат свободу предпринимательской деятельности. (Большая часть книги посвящена значению политической свободы.)