Читать онлайн «Последняя цивилизация. Политэкономия XXI века». Страница 53

С того Доклада ООН прошло более тридцати лет, и «сегодня устойчивость заслужено считается областью деятельности и профессией с полномасштабными университетскими программами обучения, профессиональными ассоциациями, корпоративными департаментами и крупными консультационными программами… устойчивое развитие стало профессией», — пишет А. Аткиссон [797]. Но он же в своей книге под говорящим названием «Как быть оптимистом в пессимистичном мире» замечает, что «очень мало из того, что делают промышленно-развитые общества в настоящее время, можно отнести к «устойчивому развитию». Более конкретно, почти ничего в этой сфере не эффективно по-настоящему… » [798].

Нет даже понимания того, за что идет борьба. По словам Д. Сакса (в 2011 г.): «Мы на самом деле не знаем, что означает устойчивое развитие, с чем оно сопряжено» [799]. Так, например, Дж. Стиглиц пишет: «Определять мировой экономический рост будет глобальный спрос» [800]. А идея устойчивого развития, по словам А. Аткиссона, наоборот утверждает, что «рост как явление должен быть приостановлен. Если сами люди добровольно этого не сделают, за них это сделает природа» [801].

Территориально спрос не может быть безграничным, а его искусственное стимулирование в предшествующие десятилетия приводит к тому, что в ближайшей перспективе спрос может только сокращаться. Но человечество не стоит на месте и изобретает еще более производительные технологии, окупаемость которых требует еще больших рынков… С другой стороны, «устойчивое развитие» не может существовать без роста, в противном случае оно просто теряет смысл. Для чего развиваться, если это не приводит к реальным практическим результатам.

Далеко не случаен тот насмешливый скептицизм неолибералов, который звучит в их отношении к идеям «устойчивого развития»: «Этот расплывчатый тезис общего характера, — пишет Д. Лал, — напоминает выражение «лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным» — нечто, против чего никто не станет возражать» [802]. По словам Д. Хендерсона, цели «устойчивого развития» абсолютно неясны, а средства их достижения и критерии успеха отличаются еще большей расплывчатостью. Сторонников этой программы он иронически назвал «мироспасителями» [803]. К счастью, отмечает Д. Лал, «выполнение этой «нравственной» программы пока не стало в странах англо-американского акционерного капитализма принудительным, в отличие от узаконенного «представительского капитализма» в Германии и Японии… Значит, компаниям, согласным взять на себя «социальную ответственность», придется конкурировать с теми, кто придерживается традиционного ориентира — максимальной отдачи для акционеров » [804].

Проблема лишь в том, что максимализировать отдачу обычными средствами уже невозможно, традиционного капитализма больше нет…

Эту новую реальность отражают, например, данные, которые приводит в своей книге «Fixing the Game » Р. Мартин: между 1960 и 1980 гг. компенсации руководителям 365 крупнейших публичных компаний Америки упали на 33 % от чистого дохода. Руководители зарабатывали все больше для своих акционеров, за все меньшие компенсации. За следующее десятилетие 1980–1990 гг. ситуация кардинально изменилась теперь компенсации удвоились, а за 1990–2000 гг. учетверились [805]. Прибыль акционеров ушла на второй план. С 2000 года ситуация еще более ухудшилась, сверхкомпенсации привели к появлению финансовых пузырей, которые, по мнению М. Дезаи (2013 г.) из Harvard Business School, неумолимо толкают экономику США к упадку [806].

Есть трещина во всем, что создал Бог.

Р. Эмерсон [807]

Рост производительности труда является ключевым фактором, обеспечивающим экономического развитие и процветание общества. Эту данность подтверждают, например, известные данные Э. Денисона, согласно которым именно повышение производительности труда обеспечило 68 % роста реального национального дохода США в период 1929–1982 гг. [808].

Однако все не так просто. Проблему с предельной откровенностью обрисовала М. Тэтчер: «Мы ясно сознаем, что повышение уровня жизни не всегда влечет за собой повышение ее качества » [809]. Более того, согласно модели Форрестера — Медоуза с ростом уровня жизни, ее качество имеет тенденцию снижаться . По мнению Д. Форрестера (1971), «глобальный максимум качества жизни» был достигнут в середине-конце 1960-х гг., в дальнейшем (ближайшие 50-100 лет) человечество ждет «коллапс» (драматический спад населения и качества жизни) [810].

Рождаемость действительно начнет снижаться, однако причиной этого станут отнюдь не ресурсные ограничения, как прогнозировал Д. Форрестер.

Одну из версий причин грядущего спада рождаемости еще в первой половине XIX в. предсказывали критики мальтузианства с биологической стороны: английский писатель Даблей, а затем Г. Спенсер. Последний утверждал, что при переходе к индустриальному обществу процесс индивидуализации усложняет индивидуальность и находится в обратном отношении к процессу размножения. «Прогресс, — говорит он, — в отношении величины, сложности строения и подвижности предполагает регресс по отношению к плодовитости…» На этом основании Спенсер делает заключение, что прогресс цивилизации выразится в повышении духовных способностей, в усложнении нервной системы, которая приведет, в числе других последствий, к ослаблению плодовитости [811].

Шведский социолог, лауреат нобелевской премии Г. Мюрдаль уже в 1930-е гг. приходил к выводу, что развитое западное общество в целом имеет тенденцию к меньшей фертильности, чем это необходимо для устойчивости его дальнейшего существования [812].

Проблеме изменения динамики численности населения посвящено множество различных научных трудов [813]. Свою версию для объяснения данного явления дает и политэкономия: с точки зрения этой науки решение завести ребенка для родителей — это долгосрочные инвестиции сроком на 20, а то и более лет. Рациональное поведение требует, чтобы эти инвестиции сочетались с повышением собственного качества жизни, карьерного и делового развития. С другой стороны, успех родителей создает тот самый первоначальный капитал, который дает возможность их ребенку иметь более успешный старт в жизни, т. е. он напрямую влияет на успех их долгосрочных инвестиций. В противном случае последние просто теряют рациональный смысл.

Инстинкт размножения, который определяет существование всех биологических видов на земле, в современном обществе подавлен… «рациональными ожиданиями». Чем выше уровень образования, тем больше рациональности в принятии решений, поэтому зачастую процесс депопуляции связывают напрямую с ростом образования, особенно среди женщин. «Рациональные ожидания» в полной мере проявили себя уже в эпоху расцвета промышленной революции, в XIX в., обеспечившей стремительный рост производительности труда. И именно в этот период в развитых странах произошел первый демографический переход — темпы рождаемости впервые в современной истории стали неуклонно снижаться.