Читать онлайн «Последняя цивилизация. Политэкономия XXI века». Страница 10

Динамика процентных ставок по 10-летним Т-облигациям и федерального долга США [128]

С идеологической точки зрения, поражение Р в холодной войне создало ту самую необходимую для финансового рычага, «точку опоры», которая позволила перевернуть весь мир. Этой «точкой опоры» стало — укрепление права собственности в постсоциалистических и развивающихся странах после краха советской идеологии. «Укрепление права собственности позволило иностранным инвесторам использовать дешевую местную рабочую силу, — отмечал А. Гринспен, — что привело к ускорению роста экспортно-ориентированных отраслей» [129], [130]. С другой стороны, укрепление права частной собственности в мировом масштабе вызвало процесс «глобализации рынков капитала, который привел к снижению стоимости финансирования и, как следствие, к увеличению мирового объема реального капитала — ключевого фактора роста производительности» [131] .

Движущей силой, приложенной к этому финансовому рычагу, явился спрос (в широком смысле), который финансовый рычаг усиливал многократно. Вся идея сочетания движущей силы и финансового рычага выражена в одной фразе А. Гринспена: «Нельзя мешать обществу удовлетворять текущие потребности, надев на него финансовую смирительную рубашку» [132] . Наоборот, для роста экономики необходимо увеличивать возможности общества по удовлетворению этих потребностей, т. е. увеличивать потребление — СПРОС — движущую силу развития индустриального мира.

Условия для его роста были созданы культивированием позитивных ожиданий во времена Рейгана, которые резко усилились с наступлением «эпохи процветания ». «Мы, — восклицал Дж. Муравчик, — самая богатая нация на Земле, мы богатейшая страна в мировой истории. Мы богаче сегодня, чем когда-либо прежде. Наши ресурсы не меньше, а больше, чем когда-либо» [133]. Эпоха процветания, по словам Р. Шиллера, автора книги «Иррациональная эйфория», произвела коренные изменения в психологии американцев: «В 1990-е гг. случилось то, что люди действительно поверили в наступление новой эпохи и охотно шли на такой риск, которого никогда не допустил бы ни один разумный человек . .. люди не считали, что нужно делать сбережения на будущее . Они тратили все до гроша, потому что решили, что будущее гарантировано» [134].

И Америка стала страной потребления. Рост американского спроса стал одной из главных движущих сил мирового экономического развития в конце хх — начале XXI вв.

Свой вклад в успех монетарных реформ внесла «компьютерная революция» 1990-х гг., по масштабу и значению сопоставимая только с английской «промышленной революцией», открывшая новый виток развития человеческой цивилизации. Экономический бум способствовал «компьютерной революции», а она в свою очередь способствовала буму [135]. Благодаря их совместному действию федеральный бюджет США впервые за многие десятилетия стал профицитным (1998–2001 гг.). Бум технологических компаний вновь возбудил дух спекулятивной лихорадки на фондовом рынке. За время компьютерной революции число американских семей, разместивших свои сбережения в акциях, почти удвоилось — с 27,8 % в 1989 г. до 53,9 % в 1998 г. Что почти в 10 раз больше, чем накануне краха 1929 г., тогда в игре на рынке акций участвовало всего лишь около 5 % американских семей.

Однако неожиданно безоблачное будущее оказалось под угрозой: бум роста высокотехнологичных компаний привел к надуванию пузыря на рынке доткомов. Пузырь лопнул в начале 2000 г., с марта 2000 г. по октябрь 2002 г. стоимость акций высокотехнологичных компаний упала на 78 % [136]. Бюджет снова стал дефицитным, а Америка опять начала погружение в депрессию.

Но внезапно в Америке начался новый бум, на этот раз на рынке недвижимости, ставший новым двигателем американского роста. Как отмечал Р. Самуэльсон в 2002 г.: «Бум на рынке жилья спас экономику… [137]. Наигравшись на рынке акций, американцы устроили оргию на рынке недвижимости. Мы поднимали цены, пускали дома под снос и подсчитывали барыши» [138]. Игра затягивала в свои сети не только простых американцев и финансовые компании, но и таких промышленных гигантов, как General Motors, 70 % прибыли которого в 2004 г. дала не продажа автомобилей, а выдача ипотечных кредитов [139].

Цены на недвижимость начали расти быстрее общего уровня цен уже с 1998 г. За 10 лет — до 2008 гг., индекс цен на недвижимость OFHEO National Housing Index вырос на 66 %. А индекс Case-Schiller для 10 крупных городов — на 144 % [140].

Некоторое беспокойство вызывало только нарастание долговой нагрузки. Однако, полагал А. Гринспен, при оценке этого «фундаментального факта современной жизни», следует учитывать, что «в условиях рыночной экономики повышение долгового бремени неразрывно связано с прогрессом. Долг почти всегда возрастает по отношению к доходу по мере углубления разделения труда и специализации, повышения производительности и, соответственно, роста размера активов и обязательств, выраженного в виде процента от дохода. Иными словами, сам по себе рост отношения долга домохозяйств к их доходу или совокупного нефинансового долга к ВВП не является индикатором экономических проблем» [141].

Бескризисное процветание американской экономики продолжалось почти 15 лет, что дало повод лауреату Нобелевской премии Р.Лукасу в 2003 г. заявить: «Центральная проблема недопущения депрессии решена, если говорить о ней на практическом уровне» [142]. На следующий год будущий наследник Гринспена на посту председателя ФРС Б. Бернанке выступит с речью «Великое умиротворение», в которой будет утверждать, что современная макроэкономическая политика решила проблему делового цикла (т. е. вызванных им кризисов) [143].

Неужели же М. Фридман вместе с А. Гринспеном нашли тот самый заветный «эликсир вечной молодости»?

Почему же ни Г. Гувер, ни Д. Кулидж тогда не воспользовались либеральной моделью во время Великой депрессии (1929 г.) и не снизили процентные ставки, не насытили рынок деньгами? Ведь подобные идеи еще накануне кризиса высказывал президент Федерального резервного банка Нью-Йорка Дж. Гаррисон, который вслед за своим предшественником Б. Стронгом предлагал «принять «жесткие и энергичные меры» и поднять процентные ставки так высоко, чтобы искоренить спекуляцию, а затем немедленно снизить их, чтобы избежать падения деловой активности…» [144]. Т. е. вызвать искусственный шоковый кризис, а потом сразу насытить рынок деньгами. Почему же они не сделали этого?