Читать онлайн «Крутое пике. Америка и новый экономический порядок после глобального кризиса». Страница 29

К тому же все сказанное было не просто отвлеченной дискуссией об экономике. Кто‑то должен был понести убытки. Кто в итоге окажется пострадавшим, американский налогоплательщик или Уолл–стрит? Когда советники Обамы, столь тесно связанные с финансовым сектором и причастные к прошлым неудачам, утверждали, что они воздействовали на банки и заставили их пойти на максимально допустимые жертвы, чтобы не нанести ущерб их способности выдавать кредиты, разве им кто‑то поверил? Будут ли американцы считать, что эти люди работают на них, а не в интересах Уолл–стрит?

Считалось, если исходить из экономических принципов (которые требуют, ч тобы фирмы сами расплачивались за последствия своих действий) и руководствоваться чувством справедливости, что банки должны понести в полном обьемс по крайней мере прямые затраты, требуемые для починки финансовом системы, и сделать это даже в том случае, если они не станут платить за весь тот ущерб, который был нанесен их действиями. Но банки заявили, что, если их заставят платить, это помешает их восстановлению. Выжившие банки утверждали, что заставлять их платить по счетам тех, кто потерпел крах, было бы «несправедливо», даже если учесть тот факт, что сами они выжили лишь благодаря своевременной помощи правительства. Администрация Обамы встала на сторону банков. При этом она заявляла, что поступила таким образом вовсе не потому что Обама хотел сделать банкам подарок, а потому, что у администрации просто не было альтернативного варианта спасения экономики. Но подозрения американцев были в полной мере обоснованы: как я показываю в последующих главах, на самом деле существовали альтернативы, при выборе которых можно было бы сохранить и укрепить финансовую систему и более эффективно способствовать возобновлению кредитования, то есть существовали альтернативные варианты, которые в конечном итоге позволили бы снизить государственный долг страны, насчитывающий сейчас сотни и сотни миллиардов долларов, и с большей вероятностью вызвали бы у людей ощущение того, что все делается честно и справедливо. Но при выборе таких альтернативных вариантов акционеры банков и держатели их долговых обязательств стали бы беднее. Поэтому для критиков пакета спасательных мер, предложенного Обамой, было неудивительно, что его команда, так тесно связанная с Уолл–стрит, не прибегла к выбору этих альтернатив.

Значительное сохранение кадрового состава прежней команды в новом кабинете также способствовало и тому, что президента стали критиковать за решения, принятые Федеральной резервной системой. Складывалось впечатление, что в период правления Буша Федеральная резервная система и Министерство финансов действовали в тандеме, и такая согласованность сохранилась и при Обаме. Никто не был точно уверен, кто в этой паре является лидером, а плавность перехода власти к новой администрации позволяет предполагать, что ничего не изменилось. Действия Полсона, бросившего AIG «спасательный круг» в виде 89 млрд долл., благодаря чему выиграл и банк Goldman Sachs, в котором он работал в прошлом, ставший крупнейшим бенефициаром, в значительной степени достойны критики. Затем размер этого спасательного «круга» почти удвоился, достигнув 180 млрд долл. (часть этих денег была предоставлена уже при Обаме). Еще более плохим был способ, выбранный для урегулирования обязательств AIG: среди самых сомнительных в комплексе проведенных операций была передача Goldman Sachs 13 млрд долл. Если страховая компания принимает решение аннулировать полис страхования от огня, выданный простому американцу, этому человеку не остается ничего другого, кроме как попытаться отыскать другую страховую фирму, готовую предоставить ему страховое покрытие. Но когда правительство приняло решение аннулировать полисы AIG, выданные Goldman Sachs, оно оплатило их так, словно застрахованный офис этого банка полностью сгорел. Никаких оснований для такой щедрости не существовало: по другим кредитным дефолтным свопам урегулирование требований по обязательствам происходило из расчета 13 центов за доллар25.

Эти и другие эпизоды вызвали обеспокоенность по поводу обоснованности и многих других решений, как тех, что были приняты, так и тех, принятия которых не произошло. Как, например, администрация могла утверждать, что банки являются слишком большими, чтобы позволить им потерпеть крах (настолько большими, что обычные принципы капитализма в их отношении оказались неприменимыми ради защиты интересов держателей их долговых обязательств и акционеров), и при этом не выступить с предложениями по их разделению на более мелкие структуры или наложению на них дополнительных ограничений с тем, чтобы они больше не могли увеличивать свои масштабы и влияние на экономику?26 Кроме того, можно было только удивляться и тому, как администрация после всех разговоров о важности реструктуризации ипотечных кредитов могла разработать столь неэффективный пакет мер. На это можно дать нелицеприятный, но очевидный ответ (более подробно обсуждаемый в главе 4): то, что следовало бы сделать, заставило бы банки зафиксировать убытки по плохим кредитам, чего они, конечно же, не хотели.

Америка уже давно испытывала подозрения к банкам, особенно крупным, что подтверждается предложениями, хотя и неоднозначными, первого секретаря Казначейства Александра Гамильтона по созданию национального банка. Для ограничения власти крупных банков в Нью–Йорке и других крупных городах были приняты регулирующие положения, регламентирующие банковскую деятельность между штатами (окончательно они были отменены при президенте Клинтоне). Мэйн–стрит зависела от банков: ей были нужны финансовые средства; в свою очередь прибыль банков обеспечивалась за счет кредитования Мэйн–стрит. Отношения между банками и Мэйн–стрит были симбиотическими, хотя стороны часто не доверяли друг другу.

Может быть, борьба между Уолл–стрит и Мэйн–стрит является карикатурой, отражающей сложные конфликты, которые возникают между различными экономическими группами. К тому же реальные конфликты интересов, которые Великая рецессия 2008 года выдвинула па первый план, действительно существуют. В нынешнем новом варианте старого конфликта между Уолл–стрит и остальной частью страны банки, образно говоря, приставили пистолет к виску американского народа: «Если вы не дадите нам больше денег, то сами от этого пострадаете». Никаких альтернатив этому нет, заявляли они. Если вы введете ограничения и запретите нам выплачивать дивиденды и бонусы или если вы будете настаивать на том, что за все произошедшее отвечают наши руководители (как это сделало правительство в случае с GM), мы никогда в будущем не сможем мобилизовать капитал. Возможно, они были правы, и исходя из этого ни один политик страны не захотел бы принимать на себя ответственность за неудачи в американской экономике. Уолл–стрит использовала страхи перед возможным экономическим крахом для быстрого извлечения огромных сумм денег, полученных от американских налогоплательщиков. При этом, как ни удивительно, Уолл–стрит еще и выдвигала претензии. Почему мы не получали больше денег? Почему эти действия правительства были названы спасательной операцией? Если бы власти могли придумать более подходящее название, что‑то вроде программ «восстановления» или «инвестирования», то тогда, может быть, оппозиция банкам была бы не настолько сильной. Ветераны, пережившие другие кризисы, знали, чего следует ожидать: накопления убытков и ожесточенных баталий по поводу того, кто должен будет их возместить.