Читать онлайн «Тот, кто не спит». Страница 4

Под гору ноги несли сами, успевай переставлять. Выйдя на равнину, он удержал темп, трава стегала по голенищам сапог. Дорога скорее угадывалась, относясь более к истории, чем дням сегодняшним — пониже трава, иначе пружинит земля, и вдали просвет лесополосы меж рдеющих верхушек деревьев.

Солнце сменил месяц, половинка орловского хлеба, истыканного, измятого вилкой, а то и пальцами привередливых покупателей.

Когда до посадки оставалось километра два, Петров вытащил из кармашка рюкзака баллончик, побрызгал на землю. Дезодорант, полезная в путешествии вещь. Имеет изысканный, нежный аромат, таинственный, как сама ночь…

Он свернул с дороги, пошел под углом, вспоминая значение тангенса сорока пяти градусов. На середине гипотенузы опять спрыснул след, в третий раз — заходя в посадку.

Света месяца едва хватило, чтобы выбрать подходящее местечко, закрепить межу стволами гамак, у головы подвесить рюкзак, у ног — сапоги. Тарзан из племени северных короткошерстных обезьян.

В животе заурчало, болезненная спазма скрутила — и отпустила. Помог бальзам, и промывание желудка не зря делал, иначе несло бы, как паршивого гусенка.

Он немного прошел, прогуливаясь, вдоль лесополосы, глядя на уходящий месяц. Пора за ним, на боковую.

Он вернулся к своему гнезду, забрался в гамак, укрылся с головой полотнищем. Издалека донесся протяжный вой. Унюхал выжлец плоды химизации и расстроился. Тяжко его хозяевам придется. И верно: человеческий крик, истошный, пронзительный, пересек поле, за ним — два выстрела.

Петров вслушался. Неясные, заглушенные расстоянием ругательства, стоны. А вы как думали, ребятки? Турист нынче пошел ушлый, запросто не возьмешь.

До рассвета — три с половиной часа. Вполне достаточно, если уснуть сразу.

Но не спалось.

Утренняя птичья истерика бодрит сильнее кофе.

Петров, лежа в гамаке, завтракал, попеременно прикладываясь к тубу с сыром и пластиковой бутылочке с тоником. Почти космонавт почти в космосе.

Сороки верещали, обсуждая свои внутренние дела. Других двуногих бескрылых поблизости нет.

Он откинул полотнище и стал медленно спускаться на землю. Какой Тарзан, смешно, желтый земляной червяк в период линьки, старая кожа сошла, а новой — не оказалось.

Утро росистое, ночь все слезы выплакала. Босиком по траве, и ноги чистые-чистые. Кто моет ноги по утрам, тот поступает мудро…

Он прикрепил кобуру к ремню, вложил пистолет. Балласт, гарантирует остойчивость и безопасность, и рюкзак, наконец, полегчал, скоро вверх тянуть станет.

Он оглянулся на лесополосу, на темный след пролитой росы. И собак не требуется.

Вторая гипотенуза вернула на дорогу. Построение конгруэнтных фигур как условие совершенствования землепользования Древнего Египта.

Роса сохла быстро, и к следующей поперечине посадки исчезла. Деревья разрежены кустарником, обильно, пенно нахлынувшим в проход стопудовых урожаев. Тихие, спокойные кустики. Пичужки попримолкли, зной. Воздух у горизонта дрожал, сгущаясь до плотности силикатного клея. Не увязнуть бы в этом клее. Если дойдет. Ведь далече. А до прохлады под сенью дерев и кустов метров триста. Дистанция эффективной стрельбы из автомата АКМ.

Петров упал на траву — плавно, удобно, освободился от рюкзака и, устроив его на предплечье, пополз. Со стороны посмотреть — дурак дураком. При условии, что никто со стороны не смотрит. Если смотрит — не дурак, а предусмотрительный, осторожный человек. Но если никто не смотрит, то тоже ведь не дурак. Имеет право передвигаться любым доступным способом.

Впрочем, словесная эквилибристика ни к чему: со стороны его видно быть не должно. Разве сверху.

Он глянул в белесое небо. Птица. Треугольный вырез хвоста. Ястреб, коршун? Забыл. Высматривает слепыша, мышь полевую, мало ли добыче на тысячах гектаров?

Петров приложил ухо к земле.

Если держать его так долго-долго, оно пустит корни и примется. Спасает только гильотинная ампутация, но ее осудил Господь наш, Матфей, двадцать шестая глава, стих пятьдесят второй.

Он переместился в сторону, опять прислушался. Будет.

Петров встал, побрел к застывшему терновнику. Колючий, цепкий, не разгуляешься. Совершенно неприспособленное для засад место. Зря ползал, пачкал и мял еще вчера браво сидевшую форму.

А, может, и не зря.

Он успел пройти четверть часа новой пустошью, когда позади, из покоренной посадки, но в километре от прохода показались конные. Двое. Странно. На слух три лошади, по меньшей мере. Одна для него? Заботливость умиляла до слез.

Он бежал назад, в кустарник, стараясь не споткнуться о вспучившую вдруг кочками землю.

Лошадь под первым всадником поскакала резвее, второй, напротив, поотстал, дожидаясь третьего, видно, старшего, лишь сейчас выехавшего в поле.

Понадеялся на заботу и ласку. Жди, сейчас приласкают.

Всадник все ближе. Дурашка, думает — страшный.

— Стой! Стой, говорю! — и застрочил из автомата, стараясь отрезать Петрова от посадки.

Не зря автоматическое оружие разминулось с кавалерией. Стрелять на скаку из автомата, да из какого автомата! Нет, поспешил с выводами: строчка второй очереди пролегла совсем рядом.

Петров остановился, выхватил пистолет. В случаях неясных и запутанных следует полагаться на классовое чутье. Конный пешему не товарищ. Все мы немножечко лошади, каждый из нас по-своему…- третья очередь явно шла поперек Петрова, и, обрывая ее, он выстрелил.

Смолк автомат, и лошадь, проскакав совсем немного, остановилась, увязнув в густом полуденном зное.

Оставшиеся всадники направили коней в поле, прочь, аллюр три креста, галоп. Трусоваты оказались. Или этот — их ударная сила, а они начальники, командир да комиссар?

Петров высвободил ногу убитого из стремени, и тот сполз наземь.

Штатская, гражданская одежда вневременного покроя, брюки да рубашка, изрядно поношенные. В карманах — кисет с самосадом да сложенный в несколько раз обрывок газеты. Бумага старая, а спичек нет.

Он прошел по следу коня — мерина, если для протокола. Налетят в чистом поле — кто? откуда? — поди, догадайся.

Ствол автомата горячий. Ни следа ржавчины. Не новый, но вполне добротный пистолет-пулемет Шпагина. Диск опустошен наполовину, его, петрова, пуля так и не вылетела. Ремень брезентовый, потертый.

Он направил ствол в небо и выпустил длинную очередь. Конь и ухом не повел.

Улица курковая, улица штыковая, и пороховая и патронная…

Он шел, закидывая в посадку части автомата. Неполная разборка, курс молодого бойца.

Шорник, что сбрую ладил — последователь Собакевича. Грубо, но сносу нет.