Читать онлайн «Происхождение партократии». Страница 4

Полицейский характер западных тоталитарных режимов сводится, главным образом, к установлению общего политического сыска при ликвидации всех гражданских свобод, к надгосударственной роли политической полиции и к праву произвола её карательных органов против инакомыслящих граждан страны. Словом, политическая полиция, как аппарат разведки и контрразведки, суда и экзекуции, была обособлена от государства и существовала как самодовлеющая сила. Наоборот, в партократическом государстве вся машина, каждый её винтик, все её «приводы», её идеология и технология власти органически пропитаны всеобнимающим и вездесущим духом чекизма. Поэтому здесь политическая полиция является лишь функциональной величиной, исполняющей профессионально-административные функции одного из винтиков партократической машины. Да, западные тоталитарные режимы унифицировали, регламентировали и контролировали политическую, общественную и духовную жизнь. Но в партократическом государстве никакая жизнь не существует не только вне контроля и регламентации, но и вне руководства. То, что у западных тоталитаристов было идеалом тотального контроля, у коммунистов было и есть факт тотального руководства. Даже исходные позиции у них разные — западные тоталитаристы сохранили, как указывалось, старую государственную машину, соответственно фашизировав её, коммунисты её уничтожили и создали свою собственную надгосударственную партийную машину; западные тоталитаристы сохранили имущие старые классы, а коммунисты их целиком уничтожили, не только экономически, но и физически; западные тоталитаристы запретили политические партии и распустили их, коммунисты их ликвидировали не только политически, но и физически.

Однако главной отличительной чертой коммунизма от западного тоталитаризма явилась, конечно, коренная социальная революция — уничтожение старого общества с его экономической структурой и экономическими принципами и создание нового социального общежития на основе новой экономики, новых господствующих классов и новых экономических принципов. Эта социальная революция, начатая еще Лениным, прерванная вынужденым НЭПом, продолженная Сталиным в конце двадцатых годов, сделала коммунистическую партию монопольным хозяином всей русской национальной экономики. Национализация промышленности и земли, национализация рабочего и крестьянского труда как следствие национализации экономики, монополия внешней и внутренней торговли, национализация средств коммуникации, национализация духовной жизни и её институтов, — всё это было тоже национализацией «нового типа». Ее новизна заключалась в том, что была легализована беспрецедентная в истории партийная монополия на владение народным хозяйством, при которой не народ, не государство вообще, а маленькая часть народа, то есть партия монопольно планирует, контролирует, управляет и распределяет богатство страны. Из этого вытекали исключительно важные последствия.

Положив в основу своей экономической политики марксово «бытие определяет сознание», ленинское — «политика есть концентрированная экономика» и сталинское — «каковы условия материальной жизни общества, таковы его идеи», — коммунисты приступили к своему эксперименту всемирно-исторического значения. Главная цель эксперимента — переделка социальной, духовной и нравственной природы человека. Партийная монополия на богатства страны самой партией рассматривается не как самоцель, не как источник благополучия и обогащения отдельных членов партии, а как инструмент, как фабрика добровольной или принудительной переделки старых и создания новых коммунистических людей. Принцип распределения материальных благ советского общества, который гласит, что каждый член общества награждается по труду, затраченному им на пользу общества, на практике применяется так, чтобы способствовать успеху нового эксперимента. При прочих равных условиях компенсация труда и ваше место в социальной иерархии общества зависят от вашего отношения к коммунистической идеологии и от эффективности ваших личных усилий в деле её претворения в жизнь.

Главный марксистский тезис — «базис» определяет «надстройку», экономика определяет политику, «способ производства материальной жизни обуславливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще»*), кладётся в основу не только техники властвования, но и в основу коммунистической доктрины о создании нового, коммунистического человека. Однако эта доктрина опирается не только на партийную монополию экономики, но и на партийную монополию политики. Ленин даже подчёркивает, в отличие от Маркса, примат политики над экономикой, утверждая, что политика не может не иметь первенства над экономикой.*) Это значит, применительно к доктрине создания «нового человека», что в то время, когда экономика в руках партии является более или менее пассивным фактором косвенного воздействия, то политика, то есть власть, является активным фактором прямого воздействия. Поэтому вполне прав советский юрист, который пишет по данному вопросу, что в советском обществе партийное право (политика) «обладает такой огромной силой воздействия на жизнь, на процесс общественного развития, на отношения людей, какой не могло быть во всей предыдущей истории»**) и что «государство при социализме не ограничивается внешним, формальным регулированием, оно непосредственно организует хозяйственную и культурную жизнь общества, вникает в самое существо жизни, в её глубинные процессы»***).

Вот в результате такой роли политических учреждений партии и её подсобных государственных органов режим партократии добился того, что он не просто контролирует, хотя бы тотально, политическую, общественную и духовную жизнь, как это делали западные тоталитарные режимы. Он идёт дальше — он непосредственно управляет политикой, экономикой, культурой, мыслью, вкусом и чувствами людей. Здесь нет возможности рассмотреть интересную проблему — насколько органически и глубоко новый режим владеет своим народом в плане психологическом, но в плане организационном можно сказать, что он владеет им только при помощи гигантской машины физического и духовного террора. В этом-то и тайна крепости и долголетия партократии.

Мы сказали, что режим управляет не только политикой и экономикой, но управляет также мыслью и чувствами советских людей. Это вовсе не означает, что коммунисты духовно овладели народом. Они владеют аппаратом духовного управления народом, более того — они создали коммунистическую элиту духовной жизни, создали коммунистические произведения, но не создали ни новой культуры, ни новых духовных ценностей. Много говорят о прогрессе советской науки и техники. И это верно. Точные науки сделали в СССР большие успехи, а вот гуманитарные науки, все без исключения, застряли на уровне 1917 года. Почему же не развивались общественные, гуманитарные науки, тогда как точные науки сделали столь видные успехи?

Ответ очень простой: математики и физики, химики и астрономы пользовались свободой научных исследований в интересах советской военной машины (ядерная физика, электроника, ракетная техника и т. п.), тогда как ученые гуманитарных наук могли писать только такие исследования, которые были в интересах укрепления советской партийной машины. Для общественных наук был и остается обязательным ведущий ленинский принцип: «партийность науки». Это означает, что в СССР может быть издано только такое произведение из области общественных наук, которое не только написано методом исторического материализма, но и поставлено на службу генеральной линии партии на сегодняшний день.

Это означает далее, что в СССР может быть издано только такое произведение из общественных наук, выводы которого предрешены в пользу коммунизма еще до того, как само произведение написано. Вместо кропотливого анализа — готовая марксистская схема, вместо научной рабочей гипотезы — дежурная истина из Маркса, Энгельса, Ленина, вместо открытия новых философских, социологических или экономических систем и концепций — декларация о незыблемости старой, давно уже обветшалой марксистской догмы. Поэтому вполне естественно, что в СССР общественные науки в основном существуют лишь по названию. Поскольку марксизм-ленинизм представляет собой «вершину всех наук», а критический подход к нему считается государственным преступлением, то исследователи нашего атомного, электронного и космического века заняты пропагандой и популяризацией того, что Маркс и Ленин писали еще при «керосиновой лампе».