Читать онлайн «Книга без титула и комментарии к ней. Ориентирование во внутреннем мире». Страница 2

11

«Лучше всегда прямо высказать, как думаешь сам, не пытаясь много доказывать. Все приводимые нами доказательства являются ведь только вариациями наших мнений, и люди противоположного образа мыслей не слушают ни того, ни другого».5

Большей частью я позволял себе пренебрегать описаниями, переводящими отвлечённые идеи на язык непосредственных жизненных ситуаций. Причина этому не в любви к обобщениям, а в нежелании загонять восприятие читающего в узкое русло конкретности. Примеры, которые я мог бы придумать, изобретательный читатель придумает лучше меня. Случаи, которые я взял бы из своей жизни, читатель возьмёт из своей (а если не найдётся похожего, значит и мои случаи не имели бы отзвука). Короче говоря, я избегаю примеров так же, как избегаю доказательств: и те и другие – родственники излагаемых убеждений, их свидетельства пристрастны.

Здесь часто повторяются слова «нельзя» и «надо». Это не попытки самовлюблённого спесивца продиктовать свои законы морали или выработать универсальные правила общежития. Все эти долженствования обращены скорее к себе самому. Они проистекают из стремления выявить или угадать некоторые закономерности сознания и поведения. Такие, чтобы с представлениями о них человек мог жить и развиваться удачливее, чем кружась вслепую.

В наше время, расположенное к фактам и цифрам, исследовать такие риторические понятия как «счастье», «справедливость», «мудрость» и пр. – неблагодарное занятие. Не только перед другими, но и перед самим собой иногда испытываешь неловкость за перекапывание давно известных представлений. Но что делать, если эти избитые и надоевшие проблемы кажутся всё-таки наиважнейшими…

«Каждый, кто уверен в том, что ему есть что сказать относительно этического самосознания общества и индивидов, имеет право говорить теперь, хотя время выдвигает на первый план политические и экономические проблемы. Неактуальное на первый взгляд оказывается жгуче актуальным. Внести нечто весомое и прочное в решение проблем политической и экономической жизни мы сможем лишь в том случае, если возьмёмся за них как люди, стремящиеся прийти к этическому мышлению».6

Настойчивые перепевы некоторых идей, непропорциональные, может быть, их значению, не означают, что я особенно преуспел в понимании того или иного вопроса. Скорее напротив: это говорит про обострённую потребность в нём разобраться. Пусть инстинкт читателя поможет ему отрешиться от излишней авторской настойчивости там, где всё ясно с полуслова.

Любое честное выражение мировоззрения – даже логически стройное, даже строго следующее классическим философским традициям, использующее каноническую терминологию и общепринятый способ изложения – по сути всего лишь исповедь. Вольный стиль лишь усиливает этот личностный импульс, но в скрытом виде он присутствует всюду.

Абстрактные или безличные суждения помогают снимать напряжённость разграничения между пишущим и читающим. Но и с их помощью я не берусь выразить ничего, кроме собственных взглядов, сомнений и надежд.

В этом вступлении я забочусь не столько об изложении общих принципов, сколько о том, чтобы по-честному предупредить о своих намерениях. Пусть тот, кому книга не может принести никакой пользы, расстанется с ней скорее, чем начнёт сожалеть о напрасно потраченном внимании.

Вопрос об оригинальности излагаемых здесь идей можно решить полюбовно с самым злейшим из моих критиков. Я готов взять на себя все неудачи и нелепости этой книги, но буду твёрдо настаивать на отсутствии сколь-нибудь существенной новизны высказанного мною. В те или иные времена всё это уже говорилось. Я лишь переводчик (не всегда удачливый, но старательный) того, что мне кажется важным, на язык своего времени и своего народа.

Обилие цитат среди этих фрагментов нужно мне отнюдь не для вящего подтверждения своих воззрений. Это было бы странно – излагать перенятые у других или, во всяком случае, неминуемо у других встречаемые идеи, подтверждая их словами тех же самых авторов, с чьей помощью эти идеи усвоены.

«Если я порой говорю чужими словами, то лишь для того, чтобы лучше выразить самого себя».7

Некоторые из мыслей, вошедших в эту книгу в виде цитат, явились когда-то для меня моими собственными открытиями, хотя и не столь проникновенно выраженными. Когда выяснялось, что моя мысль намного древнее меня, что вот она передо мной, выраженная в словах, пришедших из другой эпохи, из другого языка, из другой культуры, я мог только порадоваться. Мои слова съёживались и исчезали, сыграв свою роль. Ведь они помогли мне встретиться с этой мыслью, проложили мостик к её восприятию и усвоению.

Однако чаще чужие слова находили в моём сознании лишь некоторое внутреннее соответствие, не оформившееся в собственную речь. И открытие совершалось именно с их помощью.

Все эти не свои слова – да и свои тоже – я привожу теперь на встречу с читателем в надежде нащупать какие-то соответствия в его душе. Иначе нам с читателем будет просто скучно друг от друга.

«Читай не затем, чтобы противоречить и опровергать, не затем, чтобы принимать на веру, и не затем, чтобы найти предмет для беседы; но чтобы мыслить и рассуждать».8

Философскому рассуждению, наверное, правильнее быть не только увлекательным и притягательным (иначе никто с ним и не ознакомится), но вместе с тем и отталкивающим – отталкивающим читателя от текста к собственному поведению и к самостоятельному осознанию жизни.

Для чего такая фрагментарность? Чтобы помочь поверхностному знакомству с книгой? Или обеспечить такое восприятие, при котором читателю важнее всего случайное воздействие на него отдельных идей?

Таких намерений у меня не было. Это не нарезание длинного текста на ломтики для лучшей усвояемости.

Напротив, постигающему читателю такой жанр должен причинять плодотворные затруднения: ему придётся самому устанавливать формально отсутствующие связи между отдельно приведёнными мыслями.

Каким я хотел бы видеть читателя этой книги? Умным, внимательным, доброжелательным, стремящимся к совершенствованию и к истине?..

Разумеется.

Но главное – расположенным к работе без предвзятости. Исполненным желания и мужества принять непривычное, убедившись в его достоверности, и отвергнуть очевидное, оказавшееся обманчивым.

Конечно, поиски нужных слов требуют существенных усилий, и наконец отысканные слова выглядят в глазах автора достаточно смазливо. И всё-таки мне не хотелось бы, чтобы мои слова запечатлевались в чьём-то сознании. И не только слова, пожалуй. Чтобы сама мысль не вспоминалась бы как нечто стороннее. Если она проложит путь собственному пониманию, собственной мысли, собственным словам, это будет лучшее, что она может.

Тем более нет у меня желания, чтобы сказанное мною стало для кого-то жизненным руководством. Размышления, исполненные сомнений, не годятся для этого. Достаточно, чтобы среди них нашлось чем подкрепиться – как ягодами с придорожного куста.

Нелегко решиться излагать мировоззрение, которым живёшь. Привязать его к конкретному состоянию, закрепить его цепкими словами, формулировать неформулируемое, не видя перед собой лица собеседника. Достаточно лёгкой иронии, простейшего логического выверта – и лучшие твои слова превратятся в смутных уродцев.

Но что значат подобные страхи перед простым и неизбежным ощущением внутренней необходимости. Надо сделать назначенную тебе работу. Вот и всё. Остальное – уж как получится.

Возможны два основных направления мышления о человеке: к нулю и к бесконечности. С одной стороны – постигать основы, истоки, начала человеческого сознания. С другой – стремиться к его высотам.

«Искание начала показывает незначительность начала: но при этом то, что ближе к нам, – что около нас и в нас – начинает, мало-помалу, показывать свои краски и красоты, свою загадочность и богатство значения».9