Читать онлайн «Японская новелла». Страница 2

Горожане созидали свою собственную культуру миросозерцание буддизма казалось им пресным и мрачноватым, самурайская этика военного времени — устаревшей, и оттого они дали волю всем проявлениям телесного. Еда, женщины, вино сделались необходимыми атрибутами их “праздника жизни”. Военные правители Японии пытались ограничить влияние буддизма на умы своих подданных. И дело здесь прежде всего в том, что буддийские монастыри обладали слишком большим авторитетом, слишком большими земельными владениями, слишком большой самостоятельностью. И еще — монахи не платили налогов. И потому сёгуны Токугава сделали упор на конфуцианстве — апробированной веками идеологии, ставящей своей целью строгий порядок в семье и государстве. Нельзя сказать, что буддийский подход к посюсторонней жизни как к “иллюзорной”, полностью исчезает, но нарастание в культуре чисто светских, рационалистических элементов не вызывает сомнения.

Сёгунов Токугава прежде всего волновала безоговорочная преданность власти и ее авторитет. Любые ростки политического инакомыслия жестоко подавлялись. Однако контроль над хозяйственными занятиями населения и его нравами никогда в реальности не был чрезмерным. Несмотря на многочисленные указы, ставящие своей целью “заботу о нравственности”, при их осуществлении правительство не “перегибало палку”. Власти понимали пусть лучше люди устраивают свою судьбу и потакают собственным плотским слабостям, чем вынашивают коварные планы по свержению дома Токугава.

Ихара Сайкаку (1642-1693) был выдающимся выразителем вкусов и обыкновений городского сословия. Высокий уровень грамотности тогдашних японцев (от этой эпохи осталось множество дневников, которые вели самые простые крестьяне), бурное развитие печатного дела, позволявшее выпуск книг многотысячными тиражами, делали доступным его повести и новеллы для очень многих. Правительство также способствовало распространению книги. Токугава Иэясу, основатель сёгуната, говорил “Как может человек, далекий от Пути Познания, должным образом управлять страной? Единственным способом приобщения к знаниям служат книги. Посему издание книг есть первый признак хорошего правителя”.

Сайкаку жил писательским трудом. Он умер, так и не закончив книгу, за которую уже получил аванс. Почти сразу после смерти Сайкаку был признан новатором — его произведения относили к жанру “укиё-дзоси”. Под ним понимались произведения, которые изображали современный автору мир — его краски, запахи, вкусы. Сайкаку справедливо признан лучшим бытописателем эпохи, с его произведениями исследователи работают как с первоклассным этнографическим источником.

О жизни писателя нам известно не так много. Родился он в семье богатой, жившей в крупнейшем торговом городе того времени — Осака, рано овдовел, потерял и свою единственную слепую дочь. После этого он оставил дела приказчикам, а сам вел жизнь странника, по полгода не бывая дома. Путешествия вообще сделались знаком эпохи — изношенные соломенные сандалии многотысячных толп странников валялись по дорогам, ведущим к храмам и торговым центрам. Странствия давали Сайкаку богатейший материал для его писательских наблюдений. Один из его сборников так и называется — “Рассказы из всех провинций”. Название другого — “Дорожная тушечница” — также указывает на кочевой образ жизни автора.

Поначалу Сайкаку увлекался сочинением хайку. Легенда сообщает о его сверхъестественной плодовитости однажды он собрал перед храмом толпу и читал им почти что по 4000 новых стихотворений в день. Однако на самом деле Сайкаку считается посредственным поэтом. Не достиг он успеха и как драматург — пьесы Тикамацу Мондзаэмона пользовались куда большей популярностью. Славу Сайкаку принесла проза. При этом Сайкаку сделал главным предметом своего изображения не героев давних времен и не знаменитых подвижников, но своих современников — со всеми присущими им достоинствами и слабостями. Здесь скопидомы и транжиры, люди праведные и распутники, обжоры и пьяницы. Один из его героев просит после смерти омыть его тело не чем иным, как сакэ.

Сайкаку смеется и над буддийскими праведниками, и над скаредниками, и над растратчиками. Многие его современники, поборники “настоящей” изящной словесности, отнюдь не одобряли его творческих отношений с действительностью. В одном из сочинений того времени присутствует эпизод, где изображены муки Сайкаку в аду, куда он попал за то, что писал “чудовищную ложь о людях, коих не знал, так, как будто это сущая правда”. Знаменитый поэт Басё тоже отзывался о Сайкаку с открытым пренебрежением. Он говорил, что некоторые авторы, “говоря о человеческих чувствах, рыщут по грязным закоулкам нынешней жизни. Таков Сайкаку — неглубокий, низкопробный писатель”. А через сотню лет после смерти Сайкаку его сочинения были запрещены за аморальность и ущерб, который они наносят общественной нравственности.

Однако Сайкаку, которого иногда называют “японским Боккаччо”, отнюдь не был примитивным поборником безграничной “свободы личности”. Во многих своих произведениях он занимает жесткую моральную позицию, рассказывая о трагической судьбе женщин, сделавших своим профессиональным занятием любовные и окололюбовные приключения (“Пять женщин, предавшихся любви”, 1686; “История любовных похождений одинокой женщины”, 1686; “Превратности любви”, 1688).

Способность посмотреть на одно и то же явление с разных сторон составляет сильную сторону творчества Сайкаку. Именно из этого корня произрастают новеллы из сборника “Двадцать непочтительных детей Японии” (1686), где рассказывается о людях, которых покарало Небо за их неправедное поведение, и новеллы, в которых он насмехается над напыщенными лже-праведниками. В этом произведении Сайкаку пародирует китайское морализаторское сочинение конфуцианского толка “Двадцать четыре примера сыновней почтительности” (XIII в.), получившее широкое распространение в Японии.

Хотя о фактах биографии Сайкаку нам известно совсем мало, парадоксальным образом мы знаем предсмертные строки писателя “Обычно человеческая жизнь измеряется пятьюдесятью годами, но мне довелось прожить больше положенного срока.” Далее следовали стихи “Два лишних года/ Суждено мне было любоваться/ Луною изменчивого мира”. Того “изменчивого” и неизбывно занимательного мира, в котором ему пришлось жить вместе со своими героями.

В книге представлены также рассказы Судзуки Сёсан (1579-1655), Огита Ансэй (? -1669) Асаи Рёи (1612-1691) и Цуга Тэйсё (псевдоним Кинро Гёся, 1718?-1794?) — представителей “таинственного” направления японской литературы, повествующей о гадателях, оборотнях, мертвецах и привидениях. Этот род литературы сформировался под прямым влиянием жанра китайской волшебной новеллы чуаньци (многие произведения этого направления в Японии используют китайские сюжеты, перенося место действия в Японию). И хотя произведения вышеназванных авторов уступают блестящим рассказам Ихара Сайкаку, важно помнить, что в свое время литература этого направления пользовалась огромной популярностью.

Токутоми Рока (1868-1927) родился в тот год, когда в жизни Японии наступили решительные перемены. Страна, которая на два с половиной века почти полностью отгородилась от внешнего мира, вступила в эпоху большей открытости. Это было время радикальных реформ, целью которых было вхождение Японии в “цивилизованный” по европейским понятиям мир. Под европейским влиянием весь строй жизни японцев приобрел новые краски. Не избежала этого влияния и японская литература. Токутоми Рока более всего известен своими описаниями природы. Эти блистательные картины, которые так трудно донести до иноязычного читателя в переводе, много говорят сердцу японца. Пейзажная проза Токутоми Рока произрастает из двух корней. Читателю, вероятно, известно трепетное отношение японцев к смене времен года (блестяще реализовано в живописи), то повышенное внимание, которое уделяли пейзажной лирике поэты этой страны. Однако японское стихотворчество — это искусство недосказанности и намека, что в значительной степени присуще и японской прозе. Поэтому в традиционной литературе отсутствовали развернутые описания природы, хотя почва для такого подхода была, безусловно, подготовлена всем предыдущим культурным развитием. Так что при знакомстве с европейскими поэтами (прежде всего, с Вордсвортом) и прозаиками (особенно большая роль здесь принадлежала Тургеневу) многие японские литераторы были поражены теми возможностями, которые открывает перед ними романтическое восприятие природы, реализуемое в слове. Проза Токутоми Рока представляет собой вершину такого природописательства. Токутоми Рока известен еще и своими напряженными поисками идеальной модели жизни. Он принадлежал к тому редкому типу писателя, который попытался осуществить свои идеалы на практике. Токутоми Рока восхищался Толстым, исследовал его творчество, посещал Ясную Поляну. И под непосредственным влиянием Толстого обратился к крестьянской жизни (здесь, видимо, сказалось и традиционное дальневосточное убеждение в том, что именно крестьянский труд является наиболее почетным и важным). После нескольких лет крестьянствования писатель убедился, что не может врасти в жизнь, оторванную от “загнивающего” города. Этот поучительный опыт с горечью и самоиронией также отражен во многих произведениях Токутоми Рока.