Читать онлайн «Партизаны». Страница 2

— Зря. Этот случай мог послужить ему хорошим уроком, — полковник умолк — в дверь постучали, и в номер вошел консьерж, принесший стаканы и французский коньяк.

Петерсен разлил коньяк и, подняв свой стакан, провозгласил:

— За операцию «Вайс»!

— Прозит. — Лунц оценивающе почмокал губами. — Превосходно! Почему-то принято считать, что все офицеры гестапо — варвары. Операция «Вайс». Значит, вы в курсе? Хотя не должны были знать о ней. — Тем не менее полковник не казался расстроенным,

— Я знаю много такого, о чем не должен был знать.

— Вы меня удивляете, — равнодушно сказал Лунц и вновь отхлебнул из стакана. — Чудесный напиток, просто божественный! Да, четники[3] склонны разбрасываться. В результате мы с вами не можем скоординировать свои действия.

— Вы мне не доверяете?

— Не говорите таким обиженным тоном. Разумеется, доверяем. Ваши документы красноречиво говорят сами за себя. Единственное, что нам, особенно мне, трудно понять, почему человек с таким послужным списком, как ваш, связался с этим предателем, королем Петром?

— Я вижу, полковник, что за тринадцать минут вы успели основательно поворошить мой письменный стол. Король Петр — предатель? Скорее, можно назвать предателем принца-регента Павла, которого ваш фюрер вынудил подписать Тройственный пакт с Германией и Японией. Однако и он не предатель. Просто слабый, нерешительный, быть может, трусливый человек. И поступил так потому, что желал избавить Югославию от ужасов войны. Он искренне полагал, что действует во благо страны. «Bolje grob nego rob». Вам знакомо это выражение, полковник?

Лунц помотал головой.

— Я не знаю вашего языка, майор.

— "Лучше умереть, чем жить в рабстве". Это кричали югославы, когда узнали, что принц-регент примкнул к Тройственному пакту. То же самое кричали они, когда режим Павла был сверг нут, а договор денонсирован. А потом фюрер по своей привычке уничтожил Белград и сокрушил нашу армию. Я как верноподданный монархист находился и нахожусь в рядах югославской королевской армии.

— Жаль, что в нашем распоряжении всего лишь одна бутылка, — плотоядно облизнувшись, пробормотал полковник. — Однако вас не слишком взволновали воспоминания.

— Время лечит.

— И вы не ощущаете себя несчастным от того, что приходится воевать против собственного народа?

— А вы находите, что лучше объединиться с ним и воевать против вас? На войне завязываются странные знакомства, полковник. Возьмите себя и японцев, к примеру.

— Верно. Но все же немцы не убивают немцев.

— Зато, Бог знает, сколько раз вы делали это в прошлом. Так или иначе, морализовать бессмысленно. Повторюсь, я — верноподданный монархист. И когда эта проклятая война закончится, хочу увидеть монархию в Югославии восстановленной. Это именно то, для чего я живу. У каждого человека свое предназначение. Полагаю, я ответил на ваш вопрос, полковник?

— А можно узнать, что же сделало вас столь ревностным монархистом? — спросил Лунц.

— Мое имя, — усмехнувшись, отозвался Петерсен, — и моя кровь, В Иллирийских Альпах есть деревушка, где каждая вторая фамилия начинается с приставки «Мак». Там осели потомки шотландцев, воевавших в тех краях в одной из бесконечных средневековых войн. Мой пра-пра-пра-прадед, а может быть еще десяток раз «пра», был «солдатом удачи», что, кстати, звучит чуть более романтично, чем «наемник», как говорят в наши дни. Он пришел в те места вместе с сотнями других, и, как многие из них, забыл вернуться домой.

— Интересно, где был его дом? Наверное, в Скандинавии или Англии, да?

— Меня не слишком увлекает генеалогия, полковник. Спросите любого югослава, кто были его предки хотя бы в пятом колене, и, уверяю вас, он вам не ответит.

Лунц согласно кивнул.

— Да, вы, славяне, небрежно обращаетесь со своей историей... А затем, конечно же, только для того, чтобы запутать дело, вы закончили Сандхерст[4]?

— Естественно, — ответил Петерсен. — Мой отец был военным атташе в Лондоне. Служи он в Берлине — я бы закончил академию в Мюрвике или в Киле.

— Не обижайтесь за альма матер. Я тоже имею к Сандхерсту некоторое отношение.

— Что вы подразумеваете под «некоторым отношением»?

— Нет-нет, никакого шпионажа, контршпионажа, шифровок, дешифровок. Я там просто бывал. А вы, как я понимаю, специалист именно по этим вопросам?

— В некоторых областях знаний я — самоучка.

— Ах вот как, — несколько секунд Лунц молчал, наслаждаясь коньяком. Затем спросил:

— А что впоследствии случилось с вашим отцом?

— Не знаю. Вам должно быть известно больше, чем мне. Он просто исчез. Весной сорок первого, как десятки тысяч других югославов.

— Он также был монархистом? Четником?

— Да.

— Вы сказали, он занимал весьма важный пост. Но важные персоны так просто не исчезают. Скорее всего, вашего отца, майор, убили партизаны.

— Вероятно. Все возможно... — Петерсен неожиданно усмехнулся. — Наверное, вы решили, полковник, что я собираюсь объявить красным вендетту? Сперва попробуйте сделать это сами. Не та страна, не тот век... Ладно, — оборвал он сам себя. — Надеюсь, вы пришли сюда не для того, чтобы расспрашивать о моем прошлом.

— Сейчас вы меня обижаете, Петерсен. Разумеется, я бы не тратил на это время. Вы рассказали мне ровно столько, сколько хотели.

— Смею предположить также, что вы пожаловали сюда не для того, чтобы исследовать мои вещи. Скорее всего, обыск был вызван лишь профессиональным любопытством, да и момент оказался благоприятным. Вы здесь, чтобы передать мне нечто важное. Конверт с инструкциями для наших командиров? Еще одна попытка штурма того, что вы называете «Титоланд».

— Вы довольно самоуверенны.

— Не самоуверен, просто уверен. В распоряжении партизан — английские радиопередатчики, у них есть высококвалифицированные радисты и шифровальщики. Но вы не осмелитесь послать важное секретное сообщение по радио. Вам нужен надежный посыльный. Я не вижу иной причины, по которой меня могли бы вызвать в Рим.

— Честно говоря, мне нечего добавить к сказанному, — полковник протянул Петерсену конверт.

— Зашифровано? — спросил тот.

— Разумеется.

— Зашифровано шифром четников?

— Надеюсь.

— Глупо. Как вы думаете, кто изобрел этот шифр?

— Я не думаю, — отозвался полковник, — а знаю. Вы.

— Тем более глупо. Почему бы вам не передать мне сообщение на словах? У меня превосходная память. Больше того. Если партизаны меня перехватят — возможны два одинаково скверных варианта развития событий. Либо я успею уничтожить послание, и оно не достигнет адресата, либо партизаны его дешифруют. Тот идиот, что решил пересылать сообщение в письменном виде, нуждается в услугах психиатра.

Лунц сделал большой глоток коньяка и прополоскал им горло.

— Вы, конечно, знаете генерал-полковника фон Лера? — спросил он.

— Главнокомандующего германскими вооруженными силами на юго-востоке Европы? Конечно. Хотя не встречался с ним лично.

— Возможно, это к лучшему. Не думаю, чтобы генерал отреагировал на ваши слова слишком любезно. Он не особенно церемонится с подчиненными. Вы должны понимать, что несмотря на ваше подданство, генерал фон Лер рассматривает вас как подчиненного. А подвергаете критике вы именно его приказ.

— В таком случае потребуются два психиатра. Один — для фон Лера, другой для того, кто назначил его командующим. Как я догадываюсь, это ваш фюрер.

Полковник Лунц кротко заметил:

— Я стараюсь держать себя в рамках приличий. Обычно это не составляет труда. Не забывайте, перед вами — кадровый германский офицер.

— Я помню об этом, полковник. И вовсе не намереваюсь задеть честь германского офицера. Все ясно: приказ есть приказ. Полагаю, мне не придется лететь в Югославию на самолете?

— Вы удивительно хорошо информированы, майор.

— Не очень. Некоторые ваши коллеги слишком много болтают. Причем в тех местах, где они не имеют права не только болтать, но и вообще находиться. В отличие от некоторых ваших коллег я умею сопоставлять факты. Вы сообщили кое-кому, что самолет, на котором будут отправлены инструкции,, партизаны могут легко перехватить. И абсолютно правы. Партизаны способны на все. Они бы забросили за линию фронта группу смертников, и те уничтожили самолет при посадке. В таком случае сообщение, — Петерсен похлопал ладонью по лежавшему на столе конверту, — никогда бы не попало по назначению. Итак, я отправляюсь через Адриатику на катере. Когда?

— Завтра ночью.

— Откуда?

— Из Термоли.

— Что за катер?

— Вы задаете много вопросов, майор.

— Вы бы тоже их задавали, полковник, будь на карту поставлена ваша жизнь. — Петерсен безразлично пожал плечами. — Если условия путешествия меня не удовлетворят, я сделаю все по-своему.

— Вам, по всей вероятности, не впервые придется использовать корабль ваших... гм... союзников. В вашем распоряжении будет итальянский торпедный катер.