Читать онлайн «Одиссей за 1996 год». Страница 4

Сосредоточение внимания историков на изучении самого процесса интеллектуальной деятельности, того, как авторское намерение соотносится с историческим нарративом (авторским текстом), как происходит акт творения понятий, целостностей (типа "средневековье", "Ренессанс", "Просвещение", "кризис XVII века", "промышленная революция" и пр.) из отобранных исследователем дискретных исторических фактов, наконец, каким образом в этом процессе историописания участвует читатель (одновременно выполняющий функции писателя и интерпретатора), актуализировало проблему репрезентации авторского текста и ее взаимосвязи с восприятием читателя. Эти задачи стали определять облик так

/~ И. Зверева. Реальность и исторически нарратив 15

называемой новой интеллектуальной истории, сформировавшейся как феномен в последней трети XX в.

Самоидентификация новой интеллектуальной истории связана с общностью понимания членами этого сообщества предмета изучения. Этот предмет - онтология текста, содержание формы. "Новых интеллектуалов" объединила привлекательная идея преодоления субъективизма средствами метакритики при исследовании творческой деятельности. В отличие от традиционной критики (понимаемой реформаторами как письмо, выражающее жизненный опыт критика, ценностные ориентации, с помощью которых он определенным образом объективирует произведение) метакритика претендовала на то, чтобы выглядеть как чтениеписьмо. В процессе этого чтения критик стремится отрешиться от желания раскрыть первосмысл и, по сути, утвердить свою власть над текстом. В рамках концепции метакритики базовую позицию заняло понятие деконструкции, трактуемое не как метод в традиционном его выражении, а как переживание культурного текста, способ текстуального бытия ".

Название "интеллектуальная история" первоначально определялось в основном именем проблемного поля, выбранного историками для изучения. В дальнейшем оно стало означать общий подход к прошлому как к истории постижения, понимания прошлого. Отсюда и преимущественное внимание новых интеллектуальных историков к историческому нарративу, - к языку, структуре, содержанию текста, создаваемого исследователем в процессе прочтения исторических свидетельств.

В 70-90-е годы сообщества новой интеллектуальной истории сложились в Соединенных Штатах Америки, Великобритании, Франции, скандинавских странах. В короткий срок новые интеллектуальные историки сумели заявить о себе как об оригинальном направлении в современном историческом знании. Их участие в теоретико-методологических дискуссиях на страницах авторитетных журналов ("History and Theory", "Past and Present", "The American Historical Review", "Storia della Storiografia" и др.), организация ими международных конференций и симпозиумов по проблемам эпистемологии и методологии исторического знания, издание монографий, сборников статей, посвященных изложению своего подхода к изучению прошлого, - все свидетельствовало о появлении в среде историков-профессионалов удивительного (с традиционной точки зрения) культурного явления.

В новоевропейском историческом сообществе утвердились такие имена, как Хейден Уайт, Доминик Лакапра, Луи Минк, Стивен Каплан, Роберт Дарнтон, Поль Вейн, Дэвид Фишер, Ганс Келлнер, Лайонел Госсмэн, Марк Постер, Фрэнк Анкерсмит, Феликс Гилберт и другие '°.

Следует отметить, что сообщество новых интеллектуальных историков изначально не было однородным. Внутри него складывались разные направления, в том числе - ориентированное на "внешний мир", признание существующим профессиональным сообществом, адаптацию своих

^ ^ Hcmpuk в nouckax метода

положений к "нормальному" историческому знанию, и - замкнутое на самом себе, утверждавшее прежде всего свою инаковость по отношению к "традиционалистам". Среди новых интеллектуальных историков оказалось немало тех, кто, радикально переосмысливая содержание и задачи познавательной деятельности гуманитариев, стремился совместить приоритетные подходы с приверженностью к академическому марксизму и критической теории Франкфуртской школы (присутствовавших в их рассуждениях в обновленном виде). Часть "новых интеллектуалов" отстаивала принципиальное отличие своих рассуждений от ставших привычными для исторической профессии теоретико-методологических построений.

Сохранение внутренней целостности сообщества обусловливалось острым ощущением того, что основные установки его участников формировались из отрицания аксиомы объективной исторической реальности, которая определяла самосознание традиционных историков (независимо от их принадлежности к генерализирующему или индивидуализирующему направлениям).

Новые интеллектуальные историки позволили себе усомниться в основополагающем для новоевропейской историографии постулате: "пусть прошлое само заговорит", который подразумевал уверенность познающего субъекта в самодостаточности реальности. Ф. Анкерсмит воспроизвел логику конструирования этой формулы следующим образом: "Включение историцизмом самого себя в трансцендентную традицию имело два следствия. Во-первых, если существует трансцендентальный (исторический) субъект, который гарантирует надежное (историческое) знание, то это ведет к фиксации (исторического) объекта или (исторической) реальности, о которой это знание получено. Реальность выражает себя в том знании, которое мы имеем о ней. Эпистемологическая фиксация таким образом стимулирует онтологическую фиксацию, в данном случае, представления о минувшей реальности - неизменной и существующей независимо от историка, которую можно изучать как объект. Второе следствие состояло в том, что было придано правдоподобие прозрачности исторического текста относительно прошлого. Исторически неиспорченный, трансцендентальный познающий субъект вглядывается "сквозь текст" в ушедшую реальность, которая простирается перед ним" ".

Объективной исторической реальности новые интеллектуальные историки противопоставили образ реальности или эффект реальности - речевую конструкцию, введенную в оборот постструктуралистами в полемике с методологами-"традиционалистами" . Новая историография сконцентрировала внимание на феномене самого исторического текста - предмете, который оставался на втором плане рассуждений объективистов - как философствующих историков, так и тех, кто стремился избегать генерализаций.

В соответствии с тезисом о том, что не существует исторической реальности вне текста, "новые интеллектуалы" интерпретировали исто

/~ И. Зверева. Реальность и исторический нарратив _____________1"?

рическое свидетельство как текст (вербальный или невербальный), который обладает своими специфическими формальными признаками при сравнении его с историческим нарративом. Тем не менее их объединяет общее свойство: и то и другое - не что иное как выражение образа реальности.

Широко используя для обоснования своей позиции положения, заимствованные из постструктуралистской литературной теории, "новой риторики" и теории коммуникации, концептуалисты новой интеллектуальной истории ввели в дискурсивную практику историков построения, казавшиеся на первый взгляд реанимацией устаревших тезисов, отодвинутых во внепрофессиональное пространство. В их числе - утверждение о родовой общности литературы и истории (историографии) как письма, несмотря на существование жанровых различий и особых правил дискурса, определяемых двумя разными профессиями. Значительная роль в возрождении и принципиальном обновлении этого тезиса принадлежит нарратологии - междисциплинарной области гуманитарного знания, утвердившей себя в 60-70-е годы ".

Постановка и теоретическая разработка новыми интеллектуальными историками проблемы сходства и отличий исторического нарратива от литературного нарратива позволили им определить "территорию" исторического исследования и - в процессе метакритики - выделить из "логики письменного знания" (Ч. Бэйзмэн) своеобразие "логики исторического нарратива" (X. Уайт, Л. Минк, Ф. Анкерсмит).

Их рассуждения исходят из принятого в современной нарратологии тезиса о процессе письма как временном модусе, который отличается от пространственных способов описания. Формулируя концепт в процессе письма и выражая его определенным образом лингвистически, автор текста - нарратор выражает не реальное время, а условную темпоральность, органично включенную в современный культурный контекст. Эта временная линия проходит через весь нарратив. Время выглядит как последовательность дискретных пунктов (событий), с постоянной отсылкой читателя к референту (условной, означаемой реальности), на который автор ориентируется и по отношению к которому он располагает все события. Сложившийся нарратив имеет начало (общую ориентацию), середину (постановку проблемы, ее оценку и разрешение), конец (коду и возвращение к настоящему). Таким образом, утверждается мысль о согласительности и коммуникативности нарратива, включенности читателя в условную историю, в создаваемую реальность.