Читать онлайн «Хватит убивать кошек!». Страница 4

Прошедшее с тех пор столетие создало интеллектуальные условия и выработало технические приемы для более последовательного применения критического подхода к научному мышлению. Главным из этих условий является, несомненно, критика науки, опирающаяся на идею социального конструирования знания и рассматривающая саму науку как одну из культурных практик[11]. Различные формы релятивизма сегодня в достаточной степени потеснили объективизм, чтобы можно было исследовать основания социальных наук, не особенно заботясь о том, приведет ли такое исследование к доказательству их объективности. В современной эпистемологии произошла своего рода «коперникова революция»: вместо того чтобы доказывать, что наука создает объективное знание, многие эпистемологи стремятся выяснить, что именно мы называем знанием и как именно добывают его науки[12].

Не связанное требованием «доказательства объективности», исследование науки сегодня естественным образом переориентируется с построения идеальной модели познания на эмпирическое изучение социальных и когнитивных механизмов функционирования науки. Характерно распространение в последнее время таких понятий, как «когнитивная эпистемология», «прикладная эпистемология» и т. д. Именно в этом контексте получает смысл попытка наметить контуры программы критики социальных наук, которая поставила бы проблему их основания с точки зрения не теоретической, а прикладной (или дескриптивной) эпистемологии, как задачу эмпирического исследования, обращающего на социальные науки все разнообразие методов, ими же самими выработанных для изучения «чужого сознания». Ближайшая задача здесь состоит в постановке проблемы, в обзоре возможной «территории» критики социальных наук, основных тем, которые она может поднять, основных течений мысли, на которые она может опереться, основных методов, которые она может использовать.

Прежде всего уместно рассмотреть социальные науки как предмет истории и социологии знания, причем с точки зрения различных направлений, сложившихся в этой области исследований. Социологи обычно предпочитают изучать естественные или точные, а не социальные науки: доказательство тезиса о зависимости науки от идеологического и культурного контекста смотрится гораздо убедительнее на материале, например, математики, нежели истории[13]. Но очевидно, что математика — не единственная доступная социологическому анализу наука. Важнейшей задачей историко-социологического изучения социальных наук является установление сложных, но нерасторжимых связей между их интеллектуальной эволюцией и конкретно-историческим контекстом, в котором эта эволюция происходила. Иными словами, я склонен принять «сильную» программу социологии знания[14], что, впрочем, достаточно естественно применительно к социальным наукам.

Поскольку социальные науки — это социальный институт, то одним из измерений их критики должно быть изучение их развития именно как системы учреждений, и прежде всего, конечно, изучение ключевых, переломных моментов этого процесса[15]. Как и обычно, в высшей степени плодотворным может оказаться сравнительный подход — привилегированное орудие критики всего, что претендует на абсолютность. Важным направлением работы является изучение академического мира как профессиональной и социальной среды — исследование источников ее формирования, путей социальной мобильности, контактов с другими группами, свойственных ей ценностных ориентаций, особенностей ее самосознания и «презентации себя в повседневной жизни», ее образа в общественном сознании и т. д.[16] В последние десятилетия историки и социологи науки показали плодотворность изучения таких проблем, как социальные аспекты формирования научных школ, отношения патроната в научном мире, характер академических стратегий, социальные аспекты легитимизации знания и научных достижений, повседневное функционирование научных учреждений и коллективов. Вместе с тем интеллектуальную эволюцию социальных наук необходимо соотнести с эволюцией других культурных форм (например, литературы, искусства)[17], идеологических течений, политических процессов и макросоциальных трансформаций в целом, вписать в контекст истории образования, книгоиздательства, способов чтения и коммуникативных систем. Все это может позволить подойти к проблеме функционирования социальных наук в обществе, связать их эволюцию с историей интеллигенции и богатейшей интеллигентской мифологии, наконец, открыть один из путей к пониманию форм и механизмов взаимопроникновения «ученого» и «обыденного» сознания, — иными словами, к пониманию того, как научное сознание вырастает из «жизненного мира» ученых.

Однако при всей эффективности исторического и социологического подходов критика социальных наук не может ими ограничиться. Более того, ее главный смысл видится в изучении не столько социальных, сколько интеллектуальных оснований наук о человеке. Именно так, безусловно, понимала дело критическая философия истории. Сегодня же интеллектуальные или, если угодно, когнитивные основания социальных наук в наименьшей степени изучены и даже почти не осознаны в качестве предмета возможного изучения.

Конечно, сама граница между социальными и интеллектуальными основаниями наук более чем относительна. К тому же очевидно, что основания эти плодотворнее изучать во взаимосвязи. Все же, продолжая обзор проблематики, которой могла бы заниматься критика социальных наук, мы начнем постепенно смещаться от социальных условий сознания к формам самого сознания. Естественно, что такое смещение осуществимо прежде всего через территории семиологии и лингвистики.

Социальные науки могут быть рассмотрены как символическая форма. Подобно всякому тексту, их дискурс полисемантичен, исследователь говорит о множестве вещей сразу, а не только о том, что буквально содержится в его тексте. Функции выражения и отражения (иначе говоря, репрезентации и символизации) теснейшим образом переплетаются в социальных науках (как и во всех человеческих творениях). Проблема значения при таком подходе оказывается тесно связанной с проблемой целостности человеческого опыта, а следовательно — и с проблемой личности. Как и всякая символическая форма, социальные науки, видимо, располагают разнообразными семиологическими ресурсами для выражения этой целостности. Отсюда — важность изучения семиологических механизмов и семантических структур дискурса социальных наук[18].

Естественно, это затрагивает семантическую теорию в целом. По-видимому, традиционная лингвистическая триада, разделяющая слово, понятие и вещь, в данном случае оказывается недостаточным инструментом анализа[19]. Во-первых, она недоучитывает роль лексических связей, во-вторых, основывается на слишком непосредственной апелляции к вещам, в-третьих, не дает сколько-нибудь развитой типологии значений, скрытых за «понятием понятия». Социальные науки дают богатый материал для того, чтобы вновь задуматься над проблемой типологии значений, поскольку сами они в качестве дискурса второй — или даже третьей — степени, в качестве дискурса о дискурсе, причем чрезвычайно комплексного, создают весьма сложную символическую систему, необъяснимую из семантических теорий, стремящихся работать со слишком элементарными формами высказываний. Для критики социальных наук изучение семантических структур научного дискурса может дать своего рода систему координат, позволяющую соотносить между собой различные типы значений, а тем самым структурировать описание разнообразных факторов, влияющих на формирование научных теорий, и связывать критику социальных наук с изучением целостности жизненного опыта.

Лингвистический анализ социальных наук имеет множество измерений. В последние десятилетия лингвистика более, чем другие дисциплины, сделала для изучения того, как функционирует сознание исследователей, занимающихся социальными науками. Речь идет о так называемом «лингвистическом повороте» в социальных науках, впервые, пусть в несколько односторонней форме, осуществившем переход от теоретического обоснования наличия априорных условий познания общества к эмпирическому исследованию, исходящему из конструктивистской гипотезы[20].

Под именем лингвистического поворота скрывается разнообразие теоретических ориентаций, и следует, видимо, попытаться использовать возможности всех подходов, от структуралистских до прагматических, к тому, что обычно называют поэтикой или риторикой знания. Изучение дискурса социальных наук предполагает, в частности, анализ системы исследовательских жанров и их разрешающих способностей как формата научной проблематики, их роли в формировании понятийного аппарата и структуры научной мысли (равно как и их связи с социальным функционированием и организацией науки, социализацией исследователей и т. д.)[21]. Интересные результаты приносит изучение так называемых глубинных структур научного дискурса, в частности тропологических структур, т. е. навязываемых нам языком базовых фигур мысли, таких, как метафора или метонимия[22]. К глубинным структурам дискурса можно отнести также нарративные и дескриптивные механизмы. Проблема повествования как когнитивной формы явилась важнейшей темой исследования как для аналитической философии истории, так и для лингвистического поворота[23]. Напротив, анализ дескриптивных механизмов привлек гораздо меньше внимания[24]. Далее, возможно изучение особенностей системы грамматических времен, используемых в дискурсе социальных наук. Отсюда лежит путь к анализу более поверхностных лингвистических механизмов, с которыми грамматические времена взаимодействуют в создании специфических эффектов правдоподобия, подобных «эффекту реального», описанному Роланом Бартом[25]. Однако «эффект реального» — далеко не единственный лингвистический прием, входящий в арсенал персуазивных приемов социальных наук[26]. Проблема языковых средств, позволяющих дискурсу социальных наук «подавать себя» в качестве научного дискурса, противостоящего литературе, — один из центральных сюжетов поэтики знания[27]. Здесь эффективно изучение способов косвенной речи, цитирования, использования примечаний — словом, всех приемов формирования авторского «я»[28]. Не последнее место среди таких приемов занимает подспудная ориентация на определенный эстетический опыт, опыт репрезентации реальности в визуальных искусствах, что также позволяет по-разному объективировать дискурс[29]. Анализ этих лингвистических приемов позволяет подойти к одной из важнейших проблем критики социальных наук — проблеме различных способов полагания ими реальности и функционирования категории реальности в их дискурсе.