Читать онлайн «Призвание»

Альберт ВАЛЕНТИНОВ

Призвание

Шеф приставил к Машине Володьку Шмакова потому, что тот играл на аккордеоне и, следовательно, имел хоть какое-то отношение к музыке. Шефу это было необходимо для респекта: как же, свой музыкант. Ни в одной лаборатории программисты не имели хобби, которое имело бы прямое отношение к работе, а у нас - пожалуйста. О том, к каким последствиям это могло привести, шеф не задумывался. Ему это и в голову не приходило - проанализировать сочетание факторов и транспонировать их на перспективу. Он всегда был несколько завышенного мнения о своем авторитете, и никакие житейские передряги не могли это мнение поколебать. Ну что ж, ему же хуже...

Задача была чисто эмпирической - научить позитронную Машину сочинять музыку. Никто, разумеется, не собирался создавать механических композиторов: увлечение этим давно прошло. Машину собирались научить черчению географических карт по данным аэрофотосъемки. А потом ее с нетерпением ждали палеонтологи, чтобы она по окаменевшим костям восстанавливала облик всяких там динозавров. Просто необходимо было проверить возможности позитроники. Вдруг обнаружилось, что позитронные системы способны на алогичные решения. Как человек. Разумеется, слово "алогичные" следует взять в кавычки: человек ведь тоже на это не способен. За каждым нашим вроде бы необъяснимым поступком стоит целый комплекс причинных связей, причудливая цепочка ассоциаций, запрятанных глубоко в подсознание.

Способность позитроники к причинному и ассоциативному анализу открывала перед вычислительной техникой поистине безграничные возможности. А Машина была первым таким компьютером, и никто еще не знал, чего от нее можно ждать. Поэтому и таскали ее из лаборатории в лабораторию, выуживая данные для диссертаций.

- Красавица! - восхищенно вскричал Володька, в первый раз увидев Машину.

Она и впрямь была красива - сказалось введение в штат института дизайнеров. Вместо неуклюже сваренного железного комода, в беспорядке утыканного разноцветными лампочками, получилась изящная обтекаемая вещица, чуть побольше пианино. Даже покрыта она была черным рояльным лаком. У нее, разумеется, тоже были лампочки, но, собранные в одном месте, за выпуклым овальным стеклом, они только украшали внешний вид.

Когда Володька произнес свой комплимент, Машина была включена и нудно выпиливала хроматическую гамму в фаготном регистре. Очевидно, от сотрясения воздуха ее лампочки засияли ярче, и она перескочила через ноту.

- Ну-ну, моя хорошая, не надо торопиться, ты пропустила ре диез, сказал Володька, стирая носовым платком следы чьих-то пальцев с лакированной поверхности. - Хроматическая гамма тем и знаменита, что в ней нотка бежит за ноткой, как по лесенке.

Лампочки горели с явным перекалом. Машина помолчала, будто собираясь с духом, и вдруг лихо выдала всю гамму в том веселом ритме, который называется мольто виваче.

Володька заплясал от восторга.

- А что я говорил! - заорал он. - Это же не компьютер, это вудеркинд. Мы ее еще такому научим...

Тут шеф решил, что пора напомнить, кто хозяин в лаборатории.

- Шмаков, зарубите на носу: вы лично ничему учить ее не будете. Ваша задача чисто служебная - программировать вводимую в Машину информацию. А учить ее будут профессиональные музыканты, не чета вам.

Володька разочарованно пожал плечами, а лампочки у Мацшны потускнели.

Таким образом шеф предопределил Володьке роль простого переводчика. Он был из того, ранее распространенного типа "выбившихся в люди" начальников, для которых собственные подчиненные всегда второй сорт. Не то, что в соседней лаборатории... Но в данном случае он сел в калошу: учить Машину пришлось все-таки Володьке. Профессиональные музыканты оказались людьми капризными, как и полагается деятелям искусства. То у них концерт, то репетиция, то творческое заседание, то просто нет вдохновения. А время не ждало. И Володька, обладавший, к счастью, кое-какими познаниями в нотной грамоте, приступил к занятиям.

Как и любая вычислительная система, Машина могла принимать информацию по двум каналам - обычным перфокартным способом и на слух. До нас она прошла обучение в группе лингвистов, освоила всю институтскую художественную библиотеку и умела даже сочинять стихи.

По условиям эксперимента Володька был обязан пользоваться обоими способами. Но он очень быстро, в два дня, покончил с перфокартами и затем вводил информацию только через акустические каналы. Любо было смотреть, как он ерзал возле Машины на складном стульчике и, заглядывая в учебники, вдохновенно излагал теорию музыки, А потом откладывал учебники и трепался "за жизнь". Рассказывал о загадочном шуме лесов и тихом журчании рек, о русалках и героях, о красавицах в старинных замках, тщетно ждущих рыцарей из похода, о ярком солнце и голубом небе, о том, какое это счастье - жить и открывать новое... Машина слушала и весело играла разноцветными огоньками. Мы заметили, что, занимаясь с профессионалами, когда они все-таки приходили, Машина не бывала такой оживленной. Тогда ее лампочки горели ровно, без энтузиазма, как говорил Володька.

Впрочем, в этом были виноваты сами музыканты. Наверное, у себя в консерватории они умели просто и доходчиво объяснить студентам и полифонию, и септаккорды, и прочие сложные звуковые построения. Здесь же, перед Машиной, с ними происходило что-то странное: они изъяснялись так заумно и непонятно, что Володьке стоило огромного труда переводить на перфокарту в общем-то элементарные вещи. Особенно винить их в этом было нельзя: с роботами надо еще научиться разговаривать. Не считать их ни высшими, ни низшими существами, а держаться естественно, как с себе подобными. Это приходит с опытом, и нет ничего удивительного, что музыканты чувствовали себя не в своей тарелке. К тому же они и не верили в эту затею и даже потихонечку оскорблялись за Бетховена, Баха, Чайковского, Моцарта и прочих великих, которых будто бы пытались заменить этим лакированным ящиком. Так что через некоторое время они вообще перестали появляться.

Проблему практических занятий Володька решил чрезвычайно просто. Когда шеф уходил на совещания и симпозиумы, а это происходило каждый день, он доставал аккордеон и наигрывал Машине лирические песенки, грустные танго или разухабистые твисты. И Машина безошибочно повторяла их. Иногда к ним пыталась присоединиться Лена, которая неплохо пела. Но при ней Машина почему-то упорно отказывалась играть. При Тане она играла, а при Лене нет. Мы заметили странную вещь: постепенно и Лена невзлюбила Машину. Перестала стирать с нее пыль, не подходила во время занятий, а потом вообще начала требовать, чтобы Володька "бросил эту механическую дуру". Несколько раз они даже поссорились.