Читать онлайн «Неистребимый майор»

Приходилось ли вам наблюдать, как коллектив самых обыкновенных людей, распределив между собой роли и даже применяя методы конспирации, объединяется для того, чтобы общими усилиями, но скрытно делать доброе дело?

Совершенно случайно мне удалось быть свидетелем подобной коллективной воли к добру. Произошло это в переломный период войны, почему и не удалось проследить всю историю до конца. Но даже то, что пришлось наблюдать на протяжении двух-трех месяцев, по-моему, заслуживает описания.

«Неистребимый майор», как его потом стали называть товарищи, служил офицером связи в одном из наших штабов. По всем человеческим и божеским установлениям он не мог находиться в прифронтовой полосе, а должен был лежать где-нибудь в глубоком тылу, в сосновом лесу, стараясь продлить свою жизнь. Потому что, если верить заключению ВТЭК и пухлой санитарной книжке, жить ему оставалось совсем немного.

К лету 1941 года у майора в отставке была конечная форма туберкулеза, или, как раньше говорили, «чахотка в последнем градусе». Пять лет назад, после летной катастрофы, в которой он, единственный из всех, уцелел с раздавленной грудной клеткой, его демобилизовали «по чистой», инвалидом 2-й группы. Потом гнойный плеврит, потом туберкулез. Когда разрушение легких достигло такой степени, что наложение пневмоторакса стало невозможным, он, по совету одного старого врача, поселился под Москвой и лечился хвойным воздухом, молоком и покоем.

Пересмотрев свой гардероб, книги, родных, приятелей, знакомых и освободив друзей и родственников от мучительной обязанности соболезновать, майор сам ощутил большое облегчение. Так постепенно сократились до минимума его связи с привычной средой.

Но отключаться от жизни он не собирался. Небольшой радиоприемник, газеты, военные журналы и деревенские комсомольцы связывали майора с остальным миром.

Абсолютно не зная, когда и как он может понадобиться своей стране, он продолжал следить за новинками техники и организации ВВС и ПВО, тщательно анализировал опыт войны в воздухе по скудным материалам печати и радио, когда Люфтваффе свирепствовало в Испании, а затем в Польше.

И для него начало гитлеровского вторжения в СССР не было неожиданным. Сопоставление сотен фактов (именно фактов, а не речей и статей), на первый взгляд мало связанных между собой, привело его к мысли, что, раз после Дюнкерка высадка на Британские острова не состоялась, Гитлер готовится повернуть на Восток. Помогло и знание истории, в частности история так называемого Булонского лагеря Наполеона.

Когда началась война, майор не поехал в районный центр ни в первый день, ни в первую неделю. Он понимал, что военкому не до больных.

Но когда схлынула первая волна призыва, он явился прямо в Москву.

Понадобилось полгода непрерывных споров, настойчивых требований, чтобы в какой-то медкомиссии наконец написали: «Можно допустить к работе в тылу, в кабинетных условиях, при строгом соблюдении режима…»

Позднее, вспоминая о своих мытарствах, майор мягко шутил, рассказывая, как помогла ему сентенция из учебника, согласно которой: «В современных условиях разделение фронта и тыла — очень условно, и четкой грани между ними не существует…» С этой сентенцией и с резолюцией медиков он «просочился» в одну из воздушных армий на южном (приморском) фланге фронта.

За сутки перед этим был снят с должности очередной «офицер для связи ВВС с армией и военно-морской базой». Из-за сложности обстановки в смешанной морской авиагруппе, поддерживавшей наземные части и корабли флота, происходило немало недоразумений с воздушной армией и ПВО, за которые формально приходилось отвечать «офицеру для связи». Майору предложили вакантную должность.

Когда наконец с нечеловеческими усилиями он вскарабкался на эту желанную ступень, то с грустью убедился, что его в авиации уже не помнят. Сосновый бор под Москвой оказался слишком глухим.

К счастью, доброе имя не зарастает быльем, — правда, если есть кому напомнить об этом имени.

Один из командиров авиаполков, молоденький подполковник, оказался в прошлом учеником отставного майора.

Комполка очень смутился при встрече. И не потому, что обогнал в звании некогда обожаемого инструктора, а оттого, что уже несколько лет считал его покоящимся на кладбище.

Через час весь полк, через сутки вся дивизия штурмовиков знала, какой человек сидит теперь в штабе над ними и что отныне «кончится всякая петрушка» при взаимодействии не только с наземными войсками и с моряками, но даже с ПВО.

Действительно — «петрушка» резко пошла на убыль.

Повезло ему или не повезло?

Зачисленный в воздушную армию, развернутую на нашем крайнем морском фланге, майор одновременно должен был курировать и флотские авиачасти военно-морской базы.

Собственно говоря, девять десятых этой базы уже были заняты немцами. Но последняя, десятая, застряла у них как кость в горле — прочно и надолго.

Майор проводил время то у моряков, то у армейцев. Со служебным авторитетом дело наладилось довольно быстро. Майор невольно привлекал к себе всех, кто соприкасался с этим доброжелательным, скромно и самоотверженно работавшим офицером.

Сложней обстояло с условиями работы.

Майор начинал задыхаться через пять минут в любой тесной и накуренной комнате, в плотно набитом блиндаже или убежище. И первым исключением, допущенным для него, было негласное разрешение жить в бывшем клубном павильоне, главным строительным материалом для которого, по утверждению местных остряков, служил воздух.

Легкий восьмиугольный павильон располагался на террасе, над морем, среди газонов и цветников, под тонким шатром ярко-зеленой крыши. Кроме того, библиотека, брошенная при поспешной эвакуации санатория, хотя и не являлась хранилищем мирового значения, все же могла порадовать кое-какими находками.

Особую ценность воздушного замка майор понял после первых своих докладов, кочуя от начальника штаба прибрежной армии к морякам, в их тоннельный КП, размещенный в скалистой пещере, которую инженерные части так и не успели пробить насквозь. Быстрое перемещение фронта вынудило устроить оперативную группу штаба военно-морской базы в сырой, темной и плохо вентилируемой штольне, со стен которой капала вода. Зато многометровый пласт породы гарантировал даже от тысячекилограммовой бомбы.