Читать онлайн «Бабушка, Grand-mère, Grandmother... Воспоминания внуков и внучек о бабушках, знаменитых и не очень, с винтажными фотографиями XIX-XX веков». Страница 45

«Тоже иногда происходило и у нас в доме, – продолжает рассказ дед, – с разными немощными старичками и старушками, которых по вечерам Мамочка развлекала чтением и беседой (в чем, надо признаться, помогала ей и Тетя, тоже любившая и опекавшая подобных посетителей). Изучив вкусы некоторых старичков и старушек, Мамочка, в желанье угодить убогим гостям, чем-либо порадовать их, заказывала к обеду особые, лакомые для них блюда… Накануне праздников Св. Пасхи, Рождества, Нового года, именин и дней рождений наших обычных воскресных гостей Мамочка на меня возлагала обязанность разносить и развозить по городу гостинцы, деньги и праздничную провизию; причем только тут я узнавал иногда впервые о новых бедняках, которым Мамочка помогала, не требуя благодарностей. (Скажу тебе, кстати, что незадолго до смерти, чувствуя ее приближение, Мамочка, уже не имея сил вставать с кровати, пересмотрела всю, уцелевшую, свою переписку и уничтожила те письма и документы, которые свидетельствовали об ее широкой благотворительности, в чем сама мне, улыбаясь, созналась).

Я чрезвычайно сам любил воскресные вечера, когда наша, парадно обставленная, полная предметов старины и искусства квартира наполнялась бедняками, жаждавшими и пожить по-праздничному, и отдохнуть, порадоваться нашему семейному счастью. Особенно любила бывать у нас бабушка моя Мария Иосифовна Астафьева, обожавшая меня с детства, влюбленная и в Мамочку, и в нашего первенца Гулешу. Старушка, приходя к нам, переобувалась, надевала парадную накидку на голову, вообще приводила себя в праздничный вид и только после этого входила в гостиную, где могла встретиться с лицами из высшего общества, у нас по праздникам бывавшими, – ей не хотелось уронить свое достоинство и поставить меня и Мамочку в неловкое положение перед чужими своим бедным костюмом. Для бабушки, зная ее вкусы, Мамочка к обеду готовила рыбное блюдо, а к чаю подавала любимые ее закуски и сласти.

Сережа, Варя и Маня Жиркевич, 1901

Те же старички и старушки, на Рождество, сходились у нас на детских елках. Таких елок Мамочка устраивала обыкновенно две: одну для детей наших знакомых, другую – для детей бедняков, живших у нас, на дворе или в соседских домах. Устраивалось это не в целях разделять детей по их положению и достатку их родителей, а для того, чтобы дети бедняков чувствовали себя свободно, непринужденно. Конечно, на елках, кроме музыки, танцев, игр и угощений, раздавались подарочки, соответствовавшие нуждам и вкусам детворы. В отношении подарков Мамочка не забывала и тех старичков и старушек, которые присутствовали на елках, любуясь детской радостью: и для каждого из них на елке висел (или лежал у подножья праздничного дерева) особый подарок с чем-либо нужным в домашней жизни (а иногда и с деньгами). Не забывалась и наша прислуга, всегда щедро одариваемая Мамочкою к дням больших праздников <…>».

В детской памяти Тамары Александровны, моей мамы (она была младшей дочерью в семье), сохранились подробности домашних рождественских и пасхальных праздников:

«В мои детские годы, – вспоминала мама, – помню оживленную суету в нашем доме в предпраздничные дни. Громадные бельевые корзины, полные свежих булочек, куличей, яиц ставились на извозчичью пролетку и развозились отцом и матерью в тюрьмы и приюты. Мать устраивала на Рождество елку для бедных детей с подарками и угощением. Она любила доставлять радость другим, вспоминая свое грустное детство. <…> Но нам мать с отцом постарались создать золотое детство. Нас не баловали, нет, но мы были окружены большой любовью и вниманием. Родители старались дать нам разностороннее образование. Нас учили языкам, музыке, лепке, рисованию. И все было так интересно! Много радости доставляли зверьки, игрушки и книжки, даримые нам в праздники. А чудесные традиции Рождества и Пасхи оставили незабываемые воспоминания. Предки матери были униаты. Отец ее и мать православные. В семейных традициях бытовало много разных обрядов. В Сочельник и мама, и прислуга не ели ничего до “первой звезды”. Затем большой стол в столовой раздвигался и покрывался соломой (в память рождения Христа на соломе в яслях), а сверху белоснежной скатертью. Подавался обед, на котором присутствовали и хозяева и прислуга… Стаканы качались, опрокидывались на соломе, суп проливался к великому удовольствию детей… Отец сидел во главе стола, большая салфетка, заткнутая за воротник, закрывала ему грудь – это по требованию мамы, иначе за разговорами он заливал китель супом. Наши славные кухарки и няня шептали свои католические молитвы, свет долго не зажигался, и в окно смотрели первые звезды… А потом елка до потолка, украшенная не покупными игрушками, а сделанными под руководством мамы самими детьми из ваты, бумаги, коробочек, шишек, скорлупок. Много игрушек, сделанных еще в прежние годы талантливой воспитательницей мамы В. И. Пельской, которые наша мать очень ценила и берегла. Заворачивались финики в цветные бумажки в виде хлопушек, и инжир, который тогда называли фигами. Вешались на ниточках конфеты, мармелад, яблоки, мандарины. Еще была традиция ставить башмачки перед камином под Рождество. По-моему, эта традиция пришла к нам с Запада. <…> Родители говорили, что придет добрый Дед Мороз, только надо не закрывать вьюшку у камина или форточку. Мы подозревали, что это и не Дед Мороз, а, может быть… папа. Уж очень хитрый вид у него бывал в Рождественский сочельник. Мы, дети, сговаривались не спать, подстеречь Деда Мороза или папу… и засыпали в конце концов. А утром какие-нибудь крошечные куколки, шоколадки, коробочки оказывались в наших тапочках.

Е. К. Жиркевич с детьми: Маней, Катей и Тамарой, 1908

В весенний праздник Пасхи были свои традиции. Тут уж верующие постились не до первой звезды, как на Рождество, а позволяли себе “вкусить пищу” лишь ночью, по возвращении из церкви. Нас укладывали спать пораньше, а часов в 11 ночи поднимали, и в 12 мы были уже в церкви. Трогательна была наша детская вера и восторженные чувства, когда после тишины и ожидания в церкви раскрывались двери алтаря и священник торжественно провозглашал “Христос Воскресе! ”. Отец не входил в церковь, но он любил постоять где-нибудь снаружи храма, послушать красивые церковные напевы, вспомнить свое детство. Вот как он, уже будучи стариком, в письме ко мне от 16 мая 1926 года из Вильны описывает свои чувства в пасхальную ночь: “Я стоял под деревьями, когда проходил крестный ход и пели первое ‘Христос Воскресе!’. Все было убого, но искренне и поэтично. Никто меня в полумраке не видел, и я мог плакать свободно – о прошлом, о Родине, о тех, кто уже не встретит со мной Светлый праздник… ”