Читать онлайн «Призрак у ворот. Рассказ Мексиканского плоскогорья»

– Что ж, сеньор капитан, если вы твердо решили посетить Серро Энкантадо[1], я буду счастлив предоставить вам проводника. Жаль, что не могу отправиться сам; но, как вы знаете, мои люди готовятся к празднику ла нативидад[2], и наш достойный падре сочтет, что я неревностный верующий, если я не останусь дома, чтобы присмотреть за приготовлениями.

Так говорил дон Дионисио Альмонте, владелец скотоводческой хасиенады в мексиканском штате Коагуила; а слова его были адресованы мне, офицеру конных стрелков США; я располагался со своей частью на юго-западе Техаса. Я познакомился с доном Дионисио несколько месяцев назад и, поскольку несколько раз оказывал ему дружеские услуги, когда он посещал наш военный городок на техасском берегу Рио Гранде, теперь получал десятикратное возмещение в его доме в Коагуила.

Дон Дионисио был одним из тех, кого соотечественники пренебрежительно именуют «янкиадо»: он не сторонился общения с нашими офицерами, а напротив, охотно в него вступал. В результате, насколько это касается меня, между нами установились теплые дружеские отношения, и сейчас я выполнял свое обещание и находился в гостях в неделю накануне ла нативидад[3]. Для этого мне пришлось получить разрешение временно отказаться от выполнения своих офицерских обязанностей. Хаисенада дона Дионисио «Лас Крусес»[4] располагалась милях в сорока от нашего форта на мексиканской территории; поэтому я, разумеется, выехал не в мундире и появился у ворот хозяина в сопровождении единственного спутника – своего слуги-солдата.

«Лас Крусес» – обширное скотоводческое поместье, а сам дом хозяина, или «каса гранде», больше напоминает жилище средневекового барона, чем обиталище современного землевладельца. Массивное одноэтажное квадратное сооружение занимает большую площадь; полумексиканское по архитектурному стилю, с двойными воротами впереди, ведущими во внутренний двор, или патио, откуда широкая каменная лестница ведет на плоскую, окруженную парапетом крышу – азотеа[5]. Сзади располагаются другие дворы, или коррали, в основном для содержания скота; а еще дальше в глубине, на расстоянии в несколько сотен ярдов, находится группа ранчитас, или хижин, домов пеонов, вакерос и других работников поместья. С главным зданием соединяется капилла, или церковь, увенчанная копулом и колокольней; подобно баронам ушедших веков, дон Дионисие содержит священника, который удовлетворяет духовные потребности его семьи и работников; именно его он назвал «достойным падре», когда извинялся передо мной.

Был второй день, вернее, вечер после моего приезда в «Лас Крусес», и мы сидели за обеденным столом, курили и пили вино; дочь хозяина, единственная леди в доме, ушла. Нас было пятеро: сам дон Дионисио; вышеуказанный священник; молодой мексиканский джентльмен, по имени Гиберто Наварро, сын соседнего хасиенадо, чьи земли примыкают к «Лас Крусес»; и мажордом поместья, отдаленный родственник владельца, который поэтому был допущен в семейные церемонии; короче, жил на правах члена семьи.

Должен заметить, что мажордом в мексиканском сельском поместье совсем не то, что дворецкий, или управляющий, европейского хозяйства. Это не степенный, уравновешенный и часто напыщенный персонаж, одетый в черную визитку и короткие в обтяжку брюки; мексиканский мажордом, как правило, крепкий и сильный человек, внушительной внешности, молодой или реже средних лет; одетый в живописный костюм своей страны, в сапогах со шпорами, умеющий ездить верхом и укротить одичавшего жеребца, вооруженный длинным прямым ножом, или мачете; нож этот у него всегда с собой, и он готов его пустить в ход при малейшем поводе с такой же легкостью, с какой стегает хлыстом непослушного мустанга.

Тот, кто занимал должность мажордома в «Лас Крусес», человек по имени Мануэль Квироя, соответствовал этому описанию. Лет тридцати, высокий, смуглый, худой и жилистый, с некрасивым лицом и чуть косыми глазами, которые как будто свидетельствовали о каком-то отклонении от норм морали.

Серро Энкантадо[6], ставшая темой нашего разговора, это одинокая вершина, стоящая в центре одной из обширных льянос Коагуилы, примерно в двадцати милях на юго-запад от Лас Крусес. Это утес, всеми сторонами обращенный к равнине; когда стены освещает солнце, его лучи отражаются тысячами блесков, как будто склоны горы усеяны кусками разбитого стекла. Я осматривал знаменитые Призрачные холмы Западного Техаса; и желание проверить, сходно ли геологическое строение вершины в Коагуиле, и заставило меня обратиться с просьбой к дону Дионисио. Отсюда его слова. В ответ я только повторил, что намерен туда отправиться, насколько это совместимо с вежливостью по отношению к хозяину. Священник полудоброжелательно-полунедоверчиво скривил губы, как будто не очень доверял искренности объяснения хозяина. Дон Гиберто ничего не сказал; я ясно видел, что мысли этого молодого джентльмена были очень далеки от Серро Энкантадо – его зачаровала леди, которая недавно сидела с ним визави за обеденным столом.

Этому я не удивлялся. Никогда взгляд не падал на девушку красивей Беатрис Альмонте. Ей едва исполнилось шестнадцать, но в жарком климате Мексики она уже была зрелой женщиной и обладала очарованием, способным пленить самое холодное сердце. Красота ее была южного испанского типа: волосы черные, как крыло ворона, кожа теплого золотистого цвета, который часто можно увидеть у дочерей Андалузии и который так им идет; короче, именно такое лицо Мурильо захотел бы изобразить на своем полотне.

Я заметил также, что ею восхищается не только дон Гиберто Наварро. Несколько раз со времени прибытия в Лас Крусес я замечал взгляды мажордома, которые можно было истолковать только одним способом – взгляды, которые он бросал, когда считал, что за ним никто не наблюдает; взгляды, которые говорили, что он страстно, безумно влюблен в девушку; причем в этой страсти очень большую роль играла ревность.

Стоит ли добавлять, что предметом ревности был молодой Наварро? Это было очевидно всякому, кто понаблюдал бы за отношениями этих двух мужчин. Они почти не разговаривали, и реплики их, обращенные друг к другу, были исключительно данью вежливости. Но однажды, когда взгляды девушки и дона Гиберто встретились и между ними словно состоялся обмен какими-то словами, я видел, как на лицо Квироя упала тень, черная, как ночь; он стиснул пальцами рукоять ножа, которым пользовался при еде, как будто готов был вонзить его в сердце соперника.