Читать онлайн «Что там – за словом? Вопросы интерфейсной теории значения слова»

Не так давно мне пришло по электронной почте следующее сообщение: «Направляю Вам сноску на интересный экспериментальный вывод. Много шума из ничего? Или что Вы скажете?» Пройдя по ссылке http://www.hse.ru/news/ science/121456242.html, обнаруживаю, что в сообщении под названием «Традиционные представления о восприятии языка неверны» речь идёт о результатах исследования, согласно которому: «…в восприятии и понимании речевой информации мозгом человека участвуют не только традиционные речевые области, известные ещё из классических работ неврологов XIX столетия, таких как Брока, Вернике, Лихтхайм, но и те зоны коры головного мозга, которые управляют двигательным аппаратом и отвечают за двигательную активность. <…> … слова не только активируют свои области в моторной коре (например, при прослушивании слова пинок автоматически активируется зона, контролирующая движения ног), но и подавляют активность в чужих зонах, которые по смыслу связаны с другими словами».

На основании проведённого исследования делается следующий вывод:

«Эти результаты чётко указывают на то, что традиционные представления о восприятии мозгом языка как об изолированной, оперирующей абстрактными символами системе неверны. Способность понимать слова и их смысл коренится в биологии, а именно непосредственно в восприятиях и действиях, связанных с этими словами.

Когда ребёнок узнаёт новые слова, они воспринимаются непосредственно в связи с объектами и действиями, которые они означают. <…> Таким образом, формируется целая сеть нервных клеток, находящихся в разных районах мозга, включая и те, которые традиционно связывают не с речью, а с простыми функциями, такими как движение мышц, которые присутствуют не только у человека, а у всех животных. Эта сеть и становится мозговым представительством того или иного слова, напрямую, физиологически связывая его звучание и произношение с теми действиями и ощущениями, которые оно означает» (курсив мой. – А.З.). Конечно, такой вывод противоречит и наивным представлениям о слове, и широко распространённым научным мифам, согласно которым слово само по себе «несёт информацию», «означает», «хранится в памяти в единстве всех его форм и значений» и т.п. На самом деле ещё более ста лет тому назад И. М. Сеченов указал на то, что ребёнок первоначально воспринимает звучащее слово как один из компонентов чувственной группы, включающей зрительные, слуховые, тактильные и прочие ощущения (в терминах Сеченова – «чувственные конкреты»), без которых не может реализоваться символическая функция слова; только на базе «чувственных конкретов» посредством процессов абстрагирования через анализ и синтез, сравнение и классификацию могут далее формироваться «мысленные абстракты», сохраняющие свои чувственные корни, хотя видимая связь с ними может утрачиваться. Таким образом, увязывание слова с разнообразным (чувственным и рациональным) опытом как фундаментом, на котором базируется функционирование слова как такового, имеет давнюю историю. Более того, установлено, что слово вызывает также те или иные эмоционально– оценочные переживания. К сожалению, стремление соблюдать «чистоту» лингвистического подхода к слову в своё время привело к обвинениям в «психологизме» тех учёных, которые настаивали на необходимости исследования реальной жизни языка у его носителей, а требования учёта «фактора человека» при исследовании языковых явлений до сих пор преимущественно остаются пустыми декларациями.

Цель этой книги – показать, что жизнь слова как достояния человека, познающего мир, чувствующего, мыслящего и эмоционально-оценочно переживающего всё воспринимаемое, напрямую связана с тем, что лежит за словом в памяти индивида как члена социума и личности, адаптирующейся к естественному и социальному окружению при взаимодействии тела и разума, по закономерностям нейрофизиологической и психической деятельности и под контролем принятых в культуре норм и оценок. Для изучения особенностей слова в таком понимании необходим интегративный подход, учитывающий новейшие результаты исследования человека с позиций ряда наук.

Считаю своим долгом особо подчеркнуть, что предлагаемые в этой книге выводы и теоретические соображения сложились при опоре на труды многих отечественных учёных, на материалы моих экспериментов, а также на результаты научных изысканий моих учеников и коллег. Всем им приношу сердечную благодарность и надеюсь, что эта моя публикация окажется полезной для дальнейшего развития теории значения слова как достояния индивида.

Предлагаемая теория значения слова является плодом многолетних теоретических раздумий и экспериментальных исследований, проводившихся на базе русского и других языков в условиях владения одним и более языками. Ставилась цель понять и объяснить специфику значения слова как индивидуального знания, формирующегося и функционирующего по закономерностям психической деятельности индивида, но под контролем социума и шире – культуры. Это был путь от системно-структурного анализа лексикосемантических вариантов значения слова к интегративному (изначально психолингвистическому) подходу, учитывающему специфику слова как достояния индивида. В ходе разработки теоретических основ исследования того, что лежит за словом у пользующегося языком человека, и в соответствии с динамикой общенаучных метафор имел место переход от понятия единой информационной базы индивида к метафоре «живой мультимодальный гипертекст».

Подробное изложение основных этапов моего пути поисков ответа на основной вопрос: «что там – за словом?» даётся во введении к книге1; здесь ограничусь только самыми основными сведениями, объясняющими закономерность выхода на понятия «живое слово», «живой мультимодальный гипертекст», «интерфейсная теория значения слова».

Каждый исследователь испытывает на себе влияние современных ему научных теорий и популярных общенаучных метафор. Поэтому вполне естественно то, что первоначально анализ значения исследуемых слов вёлся мною по линии разложения значения слова на лексико-семантические варианты и выявления компонентов значения, общих для тех или иных слов или различающих их на некотором основании. Однако уже первые эксперименты с носителями языка показали, что для индивида могут оказаться значимыми основания для связей, которые представляются недопустимыми с точки зрения строгого лингвистического подхода, что, в частности, привело к введению экспериментально обоснованных терминов «симиляры» и «оппозиты» для случаев, когда факты переживания индивидом наличия близости или противопоставленности значений слов имеют место, но не могут получить объяснения с позиций строгого лингвистического анализа. Например, считается, что синонимами могут признаваться только слова, принадлежащие к одной и той же части речи, однако психологически принадлежность к части речи выступает как деталь поверхностного уровня языка, на что в свое время указал Дж. Миллер2. Так, при выполнении задания записать слова, близкие по значению, были зафиксированы пары слов типа: идти – пешеход; кончать – финиш (здесь и далее примеры из моих экспериментов обозначаются курсивом). Подобным образом примеры типа квадратный – круг при выполнении задания записать слова, противоположные по значению, оказываются свидетельствами связи на глубинном уровне смыслов (в данном случае важен признак ‘форма’ как основание для противопоставления, возможно – с опорой на зрительные образы именуемых объектов, но несомненно – без учёта принадлежности соотносимых именований к одной и той же или разным частям речи). Не менее интересным представлялся и встреченный в газетном кроссворде пример, в котором требовалось записать слова с противоположным значением, при этом фигурировали пары слов типа Монтекки – Капулетти, что, с одной стороны, может трактоваться как лингвистическая необразованность составителя этого кроссворда, а с другой – показывает, что носитель языка решает задачи установления близости или противопоставленности на основании не столько значений слов, сколько признаков именуемых словами объектов (в широком смысле, т.е. действий, состояний, ситуаций и т.д.).

Весьма показательными оказались материалы экспериментов с немедленным и отсроченным воспроизведением слов, предъявлявшихся в ходе разного рода ассоциативных экспериментов. Были обнаружены ошибки воспроизведения, классифицированные мною как «приписки» и «подмены». Так, при наличии в экспериментальном списке одного – двух примеров, относящихся к некоторой категории, в записях испытуемых можно было обнаружить более или менее полный перечень других членов той же категории (например, терминов родства, именований домашних животных, цветообозначений и т.д.). Иногда испытуемые вспоминали не слово, фигурировавшее в экспериментальном списке, а его синоним или симиляр, антоним или оппозит, общее именование категории и т.д. Были также прослежены примеры опосредованного рядом смысловых переходов поиска слова, так или иначе связанного с искомым.