Читать онлайн «У истоков нового сознания»

Игорь МОТЯШОВ

У ИСТОКОВ НОВОГО СОЗНАНИЯ

Вступительная статья

к роману Г. Маркова "Сибирь"

Георгий Марков сибиряк не только по рождению. В Сибири, в семье потомственного таежника - охотника и хлебороба - прошли его детство и юность. Здесь он был на комсомольской и журналистской работе. Здесь началась и многие годы продолжалась его литературная и общественная деятельность.

Закономерно, что все, написанное Г. Марковым, сюжетно, тематически, проблемно связано с Сибирью - с ее природой и бытом, с первопроходческими и правдоборческими традициями сибиряков, с теми человеческими отношениями, которые складываются в ходе "обживания" Сибири, освоения ее природных богатств, развития ее промышленности, земледелия, культуры, с той особой ролью, какую отвела история этому краю в преобразующей работе народа, строящего небывалое в мире общество.

Вместе с тем по внутреннему наполнению проза Г. Маркова далеко выходит за "сибирские" рамки. На биографически близком материале писатель отразил в зеркале людских судеб движение революции в России с конца прошлого века до наших дней. Действие романа "Строговы" охватывает годы 1896 - 1920. В романе "Отец и сын" речь о событиях 1921 - 1933 годов. В повестях "Орлы над Хинганом", "Моя военная пора", рассказах "Смоленский гость", "Трактат о подвиге" своеобразно отображены события периода Великой Отечественной войны. Повесть "Завещание" и роман "Соль земли" описывают первые послевоенные годы. В повестях "Земля Ивана Егорыча", "Тростинка на ветру" и в не завершенном пока романе "Грядущему веку" предметом художнического исследования стали 60 - 80-е годы.

Написанный Г. Марковым в 1969 - 1973 годах роман "Сибирь" хронологией изображенных в нем событий вторгается, казалось бы, в пределы, уже освоенные автором "Строговых". Однако близость исходного исторического материала не означает близости тематической или проблемной. Показав в "Строговых" закономерность прихода сибирского мужика к революции, писатель спустя три десятилетия ощутил потребность сказать о неизбежности революции как единственной силы, освобождающей не только труженика от угнетения и нужды, но и саму землю от потребительски-хищного к ней отношения, а человеческое сознание от беспечно-наивной веры в "высший промысел" богов или правителей.

Центральная сюжетная линия "Сибири" связана с образом двадцатитрехлетнего Ивана Акимова, профессионального революционера, недавнего студента петербургского Политехнического института, отбывающего ссылку в Нарыме. В октябре 1916 года Акимов получает задание ЦК РСДРП незамедлительно отправиться в Стокгольм, чтобы спасти от расхищения архив известного исследователя Сибири профессора Лихачева. Для этого Гранит такова подпольная кличка Акимова - должен бежать из ссылки и получить в Томском подпольном комитете партии деньги и паспорт на имя служащего шведско-датской телефонной компании. Их везет для Акимова из Петербурга юная большевичка Катя Ксенофонтова, студентка Бестужевских курсов, не просто товарищ по подпольной работе, а близкий, любимый человек.

Хотя собственно романное действие длится всего четыре месяца, в сознании героев (а значит, и читателя) время как бы раздвигается. В сюжет, движущийся подчас со стремительностью приключенческого повествования, впрессовываются, отнюдь не в ущерб внутренней напряженности, многочисленные реминисценции, отступления к событиям, которые происходят в ином месте либо предшествовали описанным. Существенно расширяют пространство романа и размышления героев о завтрашнем дне, простирающиеся, например, в дневниках Лихачева до постановки проблем, к которым сегодняшние прогнозисты развития Сибири еще только подходят.

Такое построение позволяет автору без ущерба для жизненной полноты изображения действительности добиваться политической и философской насыщенности романа и, что еще важнее, интеллектуализации таких фигур, как Акимов, Лихачев, Катя. В то же время расходящиеся от основной сюжетной линии круги отступлений, воспоминаний, параллельные главному и периферийные планы "снимают" ощущение локальной замкнутости действия. Читатель неизменно чувствует, что действие происходит не только в Томске, Петербурге, Голещихиной, Лукьяновке или Стокгольме, а на земном шаре.

Стремительность исторического времени в романе (ведь эти четыре месяца - канун февральской революции 1917 года, начало революции социалистической) как бы спорит с неспешностью кондового, в веках устоявшегося быта. И это сказывается в том, как неторопливо, основательно развертывается социально-бытовой план романа. Люди, обстоятельства, природа выписаны зримо, пластично и точно, речью по-сибирски скуповатой, немногословной, не злоупотребляющей диалектными словами и формами, но и не пренебрегающей ими, когда необходима яркая, достоверная деталь или подробность.

Мы видим, как персонажи одеты, что они едят дома, в дороге, слышим, как говорят, знаем, о чем думают, что при этом переживают, что их заботит. Открываются нам в живых картинах и традиционные сибирские обычаи, радушное гостеприимство простых тружеников, живущих небогато, порой на грани нужды, но готовых разделить с путником последнее и отвергающих любую попытку отблагодарить за хлеб-соль и теплый ночлег деньгами. "Разве мы торгаши какие? - говорит в подобной ситуации Акимову крестьянин Филарет. - Не по-людски это! Нет, нет, паря, не позорь нас".

Но хотя из романа можно почерпнуть рецепт приготовления знаменитых сибирских пельменей, узнать о способах подледного лова рыбы или разжигания незатухающего костра для ночевки в тайге, хотя мы словно бы лично присутствуем на празднике выхода охотников из тайги, и на крестьянской сходке, и на молодежных посиделках с их бесхитростными, однако же доставляющими истинную радость и не лишенными смысла развлечениями, "Сибирь" роман отнюдь не бытописательный. Бытовые детали нигде не образуют в нем самостоятельных и замкнутых структур. Они осторожными мазками лишь врисованы в иное повествование, едва ли поддающееся однозначной характеристике.

Крупно и сильно изображенный исторический фон: стихийное, усиленное несправедливой, обескровливающей народ войной, нарастающее возмущение крестьянских и рабочих масс, их стремительная революционизация и активность представителей различных политических партий, - все это, похоже, указывает, что перед нами историко-революционный роман. И все же, думается, правильнее говорить лишь об историко-революционной линии в произведении. Ибо сюда же органично вливаются и социально-психологическая драма (история любви и женитьбы Поли Горбяковой и Никифора Криворукова, история Глафиры Савельевны - отца Вонифатия), и философско-футурологическая струя (прежде всего связанная с образами Лихачева и Акимова).

Вот эта нерасторжимая связь, переплав исторического и бытового, социально-психологического и философского и дает роману "Сибирь" новое качество - ту особую духовную атмосферу, которая буквально наэлектризована мыслью о близкой революции, о том, как изменит революция мир и самого человека.

Сколь бы ни увлекали нас эмоционально картины, нарисованные автором, нас ни на миг не покидает разлитое в них напряжение мысли, ибо даже весьма удаленные от центральной идеи романа, кажущиеся вполне нейтральными детали на поверку так или иначе соотнесены с главенствующей идеей: грядущая пролетарская революция в России призвана в конечном счете перевести мир из состояния перманентного, опасно нарастающего г л о б а л ь н о г о п р о т и в о б о р с т в а, грозящего гибелью самому роду людскому, в состояние добровольного и осознанного, даже при сохранении неразрешимых противоречий, г л о б а л ь н о г о с о т р у д н и ч е с т в а.

Путь Ивана Акимова из Нарыма в Стокгольм, путь Кати навстречу Акимову, пешие, конные и иные передвижения большинства других персонажей, внутренне перекликающиеся или спорящие с раздумьями героев о путях России, создают композиционно господствующий в романе м о т и в д о р о г и.

Это дорога через зимние, заснеженные, прокаленные морозом таежные и степные пространства, рассеченные неукротимого нрава реками, через продутые свирепыми ветрами, не замерзающие даже в лютую стужу, тяжело дышащие болота, через кишащие пробивающейся к воздуху, к полыньям рыбой застывшие озера и плесы, через одинокие, тонущие в снегах заимки, зимовья и стойбища, через большие трактовые села и глухоманные поселки, через сибирские и иные города, через железнодорожные станции и границы.

Кто только не встретится на этой дороге! Рыбаки и охотники, крестьяне, лавочники, хозяева постоялых дворов, солдаты, урядники, становые приставы, полицейские, жандармы, попы, кулаки-мироеды, сельские старосты, агенты и шпики охранки, солдатские вдовы, скопцы-изуверы, ссыльные, дезертиры, купцы, эсдеки-подпольщики, эсеровская агитаторша, старшинка остяцкого стойбища, тунгусы, офицеры, врачи, типографские наборщицы, грузчики - народ всяческого сословия и звания, занятий и возраста.