Читать онлайн «Человечность нового мира»

Б.Брайнина

Человечность нового мира

Все, как всегда, в рабочем порядке: стопы книг, аккуратно сложенные листы бумаги, карандаши и ручки, зеленоватый свет лампы.

Федин показывает мне только что полученные переводы романа "Города и годы" из Испании, Италии, Японии, Вьетнама, Монголии*. Он проводит ладонью по суперобложкам книг, будто пожимает руки зарубежным друзьям.

______________

* Роман "Города и годы" переведен на двадцать иностранных языков, на многих из них он издавался неоднократно.

- "Городам и годам" исполнилось пятьдесят лет*, - говорит он медленно, прислушиваясь к своим словам. - Роман мне близок и сейчас. Очень близок.

______________

* Речь идет о 1974 годе.

- Не считаете ли вы, что критики несколько односторонне толковали образ главного героя романа Андрея Старцова: болезненный эгоцентризм, сердце с волей не в ладу, абстрактность этического кодекса "мелкобуржуазного интеллигента"? На самом деле этот герой много сложнее, трагичнее и благороднее, чем казалось раньше. Наивны и споры, типичен ли Андрей Старцов, представляет ли он дореволюционную интеллигенцию. Не менее наивны и разговоры о немецком художнике Курте Ване как о "положительном герое", революционере-большевике, или другая крайность (совсем нелепая!), что это якобы жестокий сектант, маоист. Мне думается, что Курт Ван, в известной мере противопоставленный Андрею, как бы символизирует время великое и беспощадное к ошибкам. Потому, что борьба была беспощадной - не на жизнь, а на смерть. Нельзя медлить, отступить на шаг. Только "вперед и вверх", как написал в последнем своем письме Андрей Старцов.

- В ту пору были такие люди, как Андрей Старцов, - ответил Федин. Они не были ни правилом, ни исключением. Сначала я хотел написать нечто автобиографическое - не получилось. Андрей Старцов - гибель судьбы, которая не смогла выразить себя в революционной борьбе. Образ сложный и трагический.

...Предвоенная Германия, империалистическая война 1914 года, Великая Октябрьская революция, революция в Германии, гражданская война, начало нэпа в первой главе "о годе, которым завершен роман", - такова в общих чертах событийная канва.

Смятенная психология главного героя Андрея Старцова обусловила, как писал Федин еще в 1951 году, "мятежную" композицию романа: сюжет начинается с конца, многогранное сплетение, расхождение сюжетных линий, повествование неожиданно обрывается лирико-публицистическими отступлениями, события, города и годы сменяют друг друга в динамике резких контрастов. В советской литературе, пожалуй, нет ни одного романа о гражданской войне, где бы так отчетливо слышалась "музыка революции" и в праздниках победы, и в самом трудном, роковом, губительном. По "ветряному", порывистому, переменчивому ритму "Города и годы" своего рода "Двенадцать" Блока в прозе, с тем философско-психологическим и социально-историческим размахом, который доступен только эпосу.

По индивидуальным особенностям своего таланта Федин - мастер эпического жанра, и трудно переоценить вклад, который внес он в русский советский роман, обогатив его образами коммунистов-революционеров, непревзойденными картинами природы родного Поволжья (Федин родился на Волге, в Саратове, в 1892 году), поэзией могучего и свободного, меткого и строгого, живописного и музыкального русского языка.

Если говорить о творческом пути Федина, то прежде всего надо рассказать о семи его романах, начиная с "Городов и годов" и кончая "Костром".

"С 1922 до 1924 года я писал роман "Города и годы", - вспоминал Федин в автобиографии. - Всем своим строем он как бы выразил пройденный мною путь: по существу это было образным осмысливанием переживаний мировой войны, вынесенных из германского плена, и жизненного опыта, которым щедро наделяла революция... С приходом к власти Гитлера немецкий перевод этого романа был сожжен в Германии вместе с другими книгами, разоблачавшими первую мировую войну"*.

______________

* Везде цитируется автобиография (1952-1957), которая является последней. "Советские писатели. Автобиографии в двух томах". М., Гослитиздат, 1959, т. II.

Отвращение к милитаризму и шовинизму, опыт, которым продолжала щедро наделять революция, определили и весь дальнейший творческий путь Федина, последовательного интернационалиста и воинствующего гуманиста.

Тема следующего романа "Братья" (1928) - искусство и революция. Она волновала Федина и в "Городах и годах", хотя и не является там основной.

Знаменательны слова Курта Вана, обращенные к Андрею Старцову, - о том, что революция должна по-новому решить вопросы искусства, ибо старый "клей" не годится, он не может "склеить людей в человечество".

В статье "Об едином хозяйственном плане" (февраль 1921 года) Владимир Ильич Ленин писал, что "инженер придет к признанию коммунизма не так, как пришел подпольщик-пропагандист, литератор, а через данные своей науки, что по-своему придет к признанию коммунизма агроном, по своему лесовод и т.д."*.

______________

* В.И.Ленин. Полн. собр. соч., т. 42, с. 346.

"По-своему" особенно убедительно звучит применительно к искусству, где каждый художник индивидуален. Но даже самая сильная, яркая индивидуальность только тогда подымется на вершину подлинного искусства, когда ее талант вольется в общенародное дело, станет народным.

Взаимопроникновение народности, "первозданности" и тончайшего артистизма с его беспокойными, подчас трагическими внутренними конфликтами - это, по существу, процесс становления главного героя романа "Братья" музыканта Никиты Карева.

Старый мастер органной музыки, учитель Никиты в Дрездене, ставший его другом, сказал ему: "Попробуйте доказать на деле, на опыте доказать, что невозможное - возможно". И вся жизнь Никиты, художника, музыканта, человека - вся его жизнь в искусстве доказала правоту слов дрезденского мастера. Невозможное становилось для Никиты Карева возможным, и все трагические утраты, вся скорбь его мученического труда обращались для него радостью новых побед.

Невозможное возможно, если талант и труд художника поднимаются на ту высочайшую вершину гуманизма, когда народная, национальная сила искусства становится революционной, интернациональной силой.

Этой поэтической теме Федпн был верен всегда, и спустя почти двадцать лет она с новой глубиной возникает в его романах "Первые радости" и "Необыкновенное лето".

Если в "Городах и годах" и "Братьях" западноевропейская тема лишь одна из составных частей повествования, то в двух последующих романах эта тема становится основной.

"Поездки на Запад конца 20-х и начала 30-х годов, - пишет Федин в автобиографии, - дали толчок и материал к написанию двух романов: "Похищение Европы" (первая книга - 1933, вторая книга - 1935) и "Санаторий Арктур" (1940). В первом мне хотелось показать Западную Европу в ее противоречиях с новым миром, который бурно строился на Востоке, в Советском Союзе. Во втором я даю картину западной жизни, подавленной испытаниями этих лет".

Противоречие буржуазного и социалистического сознания и все социально-политические проблемы с ним связанные для Федина-художника были прежде всего проблемами этическими, ибо, по его словам, воинствующее человеколюбие - этика социализма.

В июне 1947 года Федин подарил мне первую книгу романа "Похищение Европы", изданную в Париже (издательство "Звезда") в 1934 году с надписью: "Эта книга была обнаружена в куче дымящегося "товара" на пожаре книжного магазина при взятии Берлина в 1945 году и привезена мне в подарок от красноармейцев, штурмовавших столицу Германии".

Роману "Похищение Европы" выпала завидная доля: он штурмовал фашизм вместе с советскими воинами.

Во время Великой Отечественной войны Федин неоднократно бывал во фронтовых городах и селах. Он видел Орел и многие орловские старорусские городки, разрушенные врагами, видел Ленинград, живущий после девятисотдневной осады, как чудо, как бессмертное украшение нашей культуры. Видел руины памятников петербургской истории - кольцо былых дворцов вокруг Ленинграда. Видел псковские пушкинские памятные места - искаженные нацистскими блиндажами село Михайловское, Тригорское, городище Воронич и Пушкинские горы с могилой поэта.

В результате этих поездок были созданы два сборника рассказов и очерков - "Несколько населенных пунктов" (1943) и "Свидание с Ленинградом" (1945). "История не умирает. История живет" - эти слова из рассказа "Партизаны на Невском проспекте" можно было бы поставить эпиграфом к обоим сборникам.

Враги, превращая в руины русские памятники, хотели умертвить русскую историю. "Но нашу историю умертвить нельзя. Она живет, и Ленинград продолжает свершать ее, глядя вперед упрямым, бесстрашным взглядом. Враг угрожал отнять у него прошлое, лишить его настоящего и будущего. Ленинград поверг врага. Даже стены этого города как живые провозглашают: я был, есть и буду!" ("Живые стены").