Читать онлайн «Стефан Цвейг»

Б.СУЧКОВ

СТЕФАН ЦВЕЙГ

(1881 - 1942)

Творческая деятельность известного австрийского писателя Стефана Цвейга началась на заре нашего века - в девятисотые годы - и оборвалась в дни второй мировой войны, когда писатель, эмигрировавший в Бразилию, покончил в 1942 году жизнь самоубийством.

Из "Декларации", написанной Цвейгом перед смертью, - человеческого документа большой искренности и внутренней честности, - явствовало, что не личные, а глубокие объективные причины предопределили трагическое завершение его духовной драмы.

Он писал, что его "духовная отчизна" - Европа уничтожает самое себя". Долгие годы он отождествлял с понятием "Европа" свое представление о прогрессе и сохранял веру в способность буржуазной демократии, высшим выражением которой он считал европейскую культуру, создать нормальные условия для нравственного совершенствования и развития человеческой личности. Вторая мировая война подвела роковую черту под этими иллюзиями Цвейга. Ему стало непререкаемо ясно, что буржуазная демократия, не оказавшая должного сопротивления наступлению фашизма и позволившая ввергнуть мир в новую войну, давно исчерпала свои созидательные возможности. Те идеи, которым он поклонялся, считая их полными сил, оказались выхолощенными и неспособными обновить мир, требующий обновления. "... Мы стоим ныне на распутье, когда нечто уже завершено и нечто новое начинается", - отметил он в 1941 году в своих мемуарах "Вчерашний мир", подводя итоги пережитому и передуманному.

История уже противопоставила отмирающим духовным ценностям буржуазного общества новые идеи социалистического гуманизма, защищающего интересы народных масс и борющегося за их освобождение, без которого немыслим общественный прогресс. И Цвейг понял, - правда, слишком поздно, - что с прежним опытом он не может идти в будущее.

Он писал в "Декларации": "Чтобы в шестидесятилетнем возрасте начать жизнь заново, нужны особые силы. А мои уже исчерпаны долгими годами бездомных скитаний. Поэтому я считаю за лучшее своевременно и достойно уйти из жизни, в которой высшим благом для меня были личная свобода и доставлявшая мне огромную радость умственная работа. Я приветствую всех моих друзей. Возможно, они увидят утреннюю зарю после долгой ночи Я, самый нетерпеливый, ухожу раньше их".

Судьба Цвейга приобрела символический характер. Его духовная драма отразила значительное общественное явление современности: идейный крах буржуазного либерализма, не выдержавшего испытания историей.

На органическую связь мировоззрения Цвейга с идеологией буржуазного либерализма очень верно указал в статье "Смерть Стефана Цвейга" известный австрийский романист Франц Верфель, точно обрисовавший социальную среду, из которой вышел Цвейг - человек и художник. "Это был мир либерального оптимизма, который с суеверной наивностью верил в самодовлеющую ценность человека, а по существу - в самодовлеющую ценность крохотного образованного слоя буржуазии, в его священные права, вечность его существования, в его прямолинейный прогресс. Установившийся порядок вещей казался ему защищенным и огражденным системой тысячи предосторожностей. Этот гуманистический оптимизм был религией Стефана Цвейга, а иллюзии безопасности он унаследовал от предков. Он был человеком, с детским самозабвением преданным религии гуманности, под сенью которой он вырос. Ему были ведомы и бездны жизни, он приближался к ним как художник и психолог. Но над ним сияло безоблачное небо его юности, которому он поклонялся, - небо литературы, искусства, единственное небо, какое ценил и знал либеральный оптимизм. Очевидно, помрачнение этого духовного неба было для Цвейга ударом, который он не смог перенести..."

Дух буржуазного либерализма в творчестве писателя проявился прежде всего в характере его воззрений на историю. Цвейг был свидетелем крупнейших политических катаклизмов современности, коренным образом изменивших облик мира и судьбу того поколения европейской интеллигенции, к которой он принадлежал.

Подобно многим современным буржуазным писателям, Стефан Цвейг не воспринимал историю как целостный процесс, имеющий свои закономерности развития и ясную перспективу движения - к освобождению человека от капиталистического рабства. Исходным пунктом для его размышлений об истории был человек, в значительной степени оторванный от связей с реальной социальной средой, в которой ему приходилось существовать и действовать, человек, понятый как самовластительное начало исторического прогресса.

Субъективизм в воззрениях на историю, весьма характерный для современной буржуазной мысли, не давал Цвейгу возможности синтетически охватить узловые противоречия наших дней. Как художник Цвейг тяготел к малой эпической форме - новелле и повести. Но его творчество, в отличие от творчества таких великих мастеров новеллы, как Чехов и Мопассан, не давало цельной картины мира и тех процессов, которые в нем совершались. На то были свои причины.

Виднейшие представители классического реализма - Бальзак, Стендаль, Диккенс, Теккерей, великие русские реалисты, сознавая, что мир и люди подвержены изменениям, искали первопричину социальных явлений в материальных предпосылках и интересах самой жизни. Стихийный историзм мышления позволял им глубоко проникать в природу столкновения классовых сил современного им общества и не только улавливать объективное движение истории, но и создавать объемную, жизненно достоверную картину мира.

Цвейг - искренний и вдумчивый художник - с болью чувствовал, что он и его современники почти утратили это драгоценное качество большого реализма. Разорванность мира, запечатленная в его новеллах, сама отложила неизгладимый отпечаток на его собственное сознание. В 1927 году он писал в предисловии к русскому изданию своих сочинений: "...вся наша новейшая литература, все наше современное творчество, по сравнению с величием поколения ваших мировых творцов - поколения Тургенева, Достоевского, Толстого, - представляется мне слишком незначительным. Оглушенные и разбросанные взрывом войны, мы схватываем и изображаем только единичное, пусть с любовью, с горячим стремлением к истине. Быть может, мы добросовестные психологи, проницательные исследователи, страстные созидатели, но мы не построили нового мира, не создали вокруг себя новой вселенной. Мы только свидетели и созерцатели великого перелома, и наша ценность - в правдивости и в смирении; мы должны сознавать, что мы только пролагаем путь новым поэтическим силам, созидающим и преобразующим мир, - избранникам, которые были всегда и которые неизбежно придут вновь свершить свое святое и необходимое дело".

Изображая и схватывая "единичное", Стефан Цвейг нередко переключал трагические противоречия и конфликты буржуазной действительности из социального плана в план чисто психологический, достигая при этом виртуозной изощренности психологического анализа и проникая в святая святых своих героев. От его внимательного и сострадательного взора не был скрыт напряженный драматизм жизни, привносивший печаль и тоску в его новеллы. Однако драматизм "единичного" в творчестве Стефана Цвейга далеко не в полной мере отражал объективный драматизм положения человека в буржуазном обществе. Самый выбор конфликтов, а равно и героев, свидетельствовал об относительной ограниченности социального опыта Цвейга, о некоторой узости взгляда писателя на раскрывающуюся ему игру человеческих судеб, страстей и страданий, рожденных этими страстями.

Цвейг никогда не был бытописателем беднейших общественных слоев, наиболее сильно чувствующих тяжесть гнета капитализма. Он плохо знал их жизнь, хотя тема социального неравенства занимает в его новеллах далеко не последнее место. Сюжеты для своих произведений он черпал в иной сфере - в жизни людей, материально обеспеченных, не знающих, что такое повседневная борьба за кусок хлеба, но болезненно ощущавших непрочность собственного существования.

Это чувство неустойчивости жизненных основ, характерное для Цвейга-художника, придало его новеллам напряженность и нервозность, которые проявились и в обрисовке психологии действующих лиц и в стремительном движении сюжета с его неизбежной драматической концовкой, врывающейся в повествование со стихийной неумолимостью обвала.

Там, где писатель приближался к правде жизни с ее контрастами бедности и богатства, к тому, что Франц Верфель верно назвал "безднами жизни", Цвейг выступал как художник-реалист, создавший значительные произведения, которые выдержали испытание временем и ушли от забвения и смерти. Там, где он пытался философски осознать болезни века и предлагал рецепты их лечения, он нередко терпел поражение. Поток истории властно пролагал собственное русло, и Цвейг зачастую ошибался, пытаясь предугадать направление его движения. В историко-биографических книгах Цвейга яснее, чем в чисто художественных произведениях, сказалась непоследовательность его общественных взглядов, обусловленная тем, что писатель, видя бесчеловечный характер капиталистической цивилизации, не нашел в себе сил, несмотря на преданность "религии гуманности", окончательно порвать с вскормившей его социальной средой и до конца жизни оставался в плену буржуазной идеологии.