Читать онлайн «Геополитика постмодерна»

Геополитика как метод основана на пространственном подходе. А пространство, взятое в самом себе, неизменно, постоянно. Поэтому геополитический подход оперирует с такими реальностями, которые — чисто теоретически — считаются постоянными и не зависят от исторических колебаний. Как в астрономическом календаре существует постоянная и переменная части, первая из которых отмечает расположение на небосклоне неподвижных звезд, а вторая — динамику перемещения движущихся светил, так и полноценный политический анализ международных отношений можно представить в виде двух частей — постоянной и переменной. Постоянная часть — это и есть геополитика. Она исходит из принципа, что государства и цивилизации в своих основах отражают специфику ландшафта, в котором они возникли и развивались.

Великолепный термин предложил для понимания философской сущности этого геополитического подхода русский географ евразиец Петр Савицкий — «месторазвитие ». Оно описывает и то «место», то конкретное пространство, — включая всю его структуру, и ландшафт, и особенности ведения хозяйства, и символические особенности, — где зародилась государственность или культура того или иного народа, и те области, где эта государственность и эта культура развивались в дальнейшем, переосмысляя это же изначальное пространство, вступая в диалог с окружающими пространствами или меняя изначальное местонахождение. Все это представляет некоторый постоянный фон, на котором развертывается история народов и государств, и этот фон — по мысли геополитиков — сам по себе диктует глубинную логику того, что происходит с народами, с их политикой, экономикой, международными отношениями, с системами ценностей и верований.

Переменной же частью политической истории будет сама история как таковая, где вступают в действие более подвижные и динамически меняющиеся силы: решения исторических личностей, особенности социального развития, принятие и ниспровержение определенных конфессий и идеологий, факты исторического столкновения с иными народами и культурами.

В западноевропейской гуманитарной науке до определенного момента объектом изучения и внимания оставалась исключительно переменная часть — только история . Всю реальность европейцы вкладывали в развитие событий во времени, а на постоянную, фоновую, «парадигмальную» сторону никакого внимания не обращали. И лишь с развитием социологии и политической географии во второй половине XIX века (Ратцель, Челлен, Теннис и т. д.) исследователи стали постепенно все больше и больше уделять внимания тому, где именно развертывается то или иное историческое событие и как географический контекст на него влияет. Отсюда родились теории государства «как формы жизни» (Ф. Ратцель) и государства «как пространственного организма» (Р. Челлен). Так «постоянная» часть в форме учета географического контекста стала постепенно входить в систему политического анализа и постепенно, уже в ХХ веке, — хотя и не без труда и не без сопротивления политологов и историков традиционного склада — прочно вошла в структуру любого полноценного политологического, стратегического и исторического анализа.

Общепринятой классификацией, положенной в основу геополитического подхода, стала предложенная англичанином Макиндером концепция выделения в качестве двух основополагающих и первичных форм пространства «Суши и Моря». Позже философски и культурологически диалектику этой пары обосновал в своих трудах немецкий юрист Карл Шмитт. Это стало общепринятым местом в геополитике — поскольку границы между Сушей и Морем практически не изменяются в ходе тысячелетий и анализ истории народов и государств в их отношении к морям (шире: к водным ресурсам, включая озера и реки, что дало потамическую теорию происхождения цивилизаций, согласно которой государства и культуры создаются только там, где водные артерии располагаются в определенном — перекрестном — порядке) может быть продлен в далекое прошлое.

Другой версией геополитического подхода являются теории о дуализме кочевых и оседлых народов, которые принципиально по-разному относятся к пространству и поэтому закладывают в свои культурные, религиозные и политические модели противоположные ценностные установки, что предопределяет их политическую историю. Эту линию применительно к русской истории впервые отметили русские славянофилы, сформулировав концепцию Леса и Степи, описав их диалектические противоречия и обоюдную роль в создании российской государственности. Систематический анализ такого подхода дал в своем фундаментальном труде «Начертание русской истории» русский историк В. Вернадский.

В европейской традиции можно отметить часто встречающееся противопоставление Леса и Пустыни, избранное в качестве основы различия индоевропейской культуры (Лес) и семитской культуры (Пустыня), диалектическим синтезом которых стала (по мнению некоторых европейских геополитиков) западно-христианская цивилизация.

Теоретически могут существовать и более узкие региональные модели — геополитика гор, геополитика льдов и т. д.

В принципе геополитический метод позволяет широкую свободу в толковании основных начал, повлиявших на тот или иной тип государственности или культуры. Важнее всего здесь фактор учета фундаментального влияния качественного пространства, обнаруживаемого в самих первоосновах цивилизации.

В ХХ веке произошло не только обогащение политического анализа геополитическим измерением, но и совершилась новая систематизация исторических процессов. Если ранее историки были склонны индивидуализировать исторический процесс, связывать его преимущественно с деяниями конкретных исторических личностей (Карлейль) или отдельных социальных групп (в частности, элит — у Парето, классов — у Маркса и т. д.), то постепенно в концу ХХ века устоялась типология, выделяющая в каждом обществе три теоретических этапа, которые так же глубинно, как пространственный фактор, но на сей раз из глубины самого времени, предопределяют основные пропорции исторического развития. Если такие пары, как Суша и Море, Лес и Степь и т. д., пытались нащупать изначальные «парадигмы пространства», то в анализе временных закономерностей истории велся поиск «парадигм времени».

Этими «парадигмами времени» применительно к общественным системам стали три модели общества — «традиционное» (или иначе «премодерн»), «современное» («модерн») и «общество постмодерна». В экономических терминах им соответствуют «предындустриальное общество» («аграрное»), «индустриальное общество» («промышленное») и «постиндустриальное общество» («информационное»).

Полностью все три типа общественного уклада прослеживаются в истории Европы и Северной Америки, в остальных же культурах мы имеем дело либо с первыми двумя типами общества, либо только с первым (в «развивающихся странах» Третьего мира или у отдельных архаических народов, обособленно ведущих хозяйство в составе более развитых государств). Но так как с конца ХХ века набирает силу феномен глобализации, то элементы западного общества постмодерна неуклонно распространяются и на все остальные страны и народы, порождая повсюду «трехслойное общество», где наличествуют — пусть фрагментарно и частично — все три парадигмы. И в самой отсталой стране есть центры компьютерных технологий и терминалы мировых финансовых систем — т. е. элементы «постмодерна» и «постиндустриальной экономики». Но верно и обратное — рост мировой миграции порождает анклавы традиционных — даже архаических — обществ в самых развитых странах, где — как в современной Франции — можно встретить среди постиндустриального пейзажа кварталы, компактно заселенные либо исламскими фундаменталистами, с минаретами, откуда регулярно призывают к молитве муэдзины, либо африканскими язычниками, чьи ритуальные барабаны не смолкают ни днем, ни ночью, заставляя «постсовременных» и высококультурных французов ежиться и вздрагивать.

Дуализм Суши и Моря в XXI веке довольно ясно конкретизирован в двух важнейших планетарных пространствах — Северной Америке (что при добавлении Западной Европы дает нам атлантическое сообщество) и Северо-Восточной Евразии. Если Северная Евразия, на большей части территории которой была расположена Российская империя (позже СССР, а сегодня Российская Федерация — хотя и в сокращенном виде), уже у первых геополитиков признавалась бесспорным ядром цивилизации Суши и приравнивалась к мировому сухопутному полюсу (центру силы), контроль над которым, по словам Макиндера, обеспечил бы мировое могущество, то полюс Моря в течение ХХ века сместился от Англии — «владычицы морей» — к США, которые переняли эстафету мирового господства над океанами. Впрочем, первые американские геополитики — такие как адмирал Мэхэн — уже предчувствовали такой поворот событий еще в XIX веке, когда тот же Мэхэн написал выдающийся труд по военной стратегии — «Морское могущество» («Sea Power»), в котором связывал грядущее планетарное возвышение США с развитием военно-морского флота и океанической стратегии.