Читать онлайн «Человек дарует имя»

Как известно, одних только насекомых обитает на земном шаре свыше миллиона видов. А звери, а птицы, а рыбы? Есть еще простейшие, моллюски, ракообразные, земноводные, пресмыкающиеся! И каждое живое существо надлежит как-то назвать, никого нельзя обделить. Ибо, как гласит народная мудрость, без имени и овца баран…

Родоначальником научной зоологии по праву считается древнегреческий ученый Аристотель, живший с 384 по 322 год до нашей эры. Он описал 454 вида животных и первым сделал попытку создать их систематику. Аристотель ввел в научное обращение понятия вида и рода, хотя и не в нынешнем смысле этих терминов. Интересно, что Аристотелева система животных просуществовала почти неизменной вплоть до XVIII века!

Начало их современной научной классификации положил выдающийся шведский естествоиспытатель Карл Линней (1707–1778). В систематике Линнея было уже не две, а четыре категории: вид, род, отряд и класс. Заслуга шведского ученого и в том, что он впервые сформулировал понятие вида как совокупности организмов, сходных между собою, как сходны дети одних родителей, и способных давать плодовитое потомство. Линней предложил называть каждый вид двумя латинскими словами. Первое из них — имя родовое, второе — видовое. Например, Lepus timidus и Lepus europeus — заяц трусливый и заяц европейский (описанный позднее П. Палласом). Отныне любой зоолог, кто бы он ни был по национальности, прочитав эти международные названия, моментально мог определить, о каком именно животном идет речь.

Однако в быту, беседуя друг с другом, мы не говорим «лепус тимидус» и «лепус еуропеус». Более того, не пользуемся мы и переводом этих зоологических терминов на родной язык. Русские имена звучат иначе и отличаются от латинских по смыслу: заяц-беляк и заяц-русак. Свои собственные, доморощенные названия обоих зайцев существуют и у других народов.

В нашей книге речь пойдет по преимуществу об именах животных, не взятых из научной систематики, а народных, многие из которых дошли до нас как наследство от далеких предков.

И сразу же возникает вопрос: а каким, собственно, принципом руководствовались наши предки, придумывая названия для живых существ? Является ли каждое такое прозвище незначащим набором случайных звуков, или же несет в себе некий конкретный смысл?

Ученые отвергают первое предположение. Все названия животных значащие, утверждают они. и доказывают это, исследуя тот или иной национальный язык. Правда, далеко не всегда смысл обозначения лежит на поверхности. Ведь любой из современных живых языков — явление не неподвижное, а результат длительного исторического развития, в ходе которого иные слова отмирают, выпадая из обихода, и на смену им приходят новые; бывает и так, что древние слова, сохраняясь в языке, утрачивают первоначальный и приобретают новый смысл; происходит также сложное взаимодействие одного языка с другим. Прояснением первоначальных значений слов занимается специальная наука — этимология. В задачу ученых-языковедов как раз и входит докопаться сквозь позднейшие наслоения до первозначений интересующих слов. И лишь после кропотливых сравнительных исследований оказывается, например, что изначальный смысл русского имени зайца — прыгун, змеи — ползающая по земи (земле), ласточки — летающая, лисы — рыжая, птицы выпи — издающая вопли и так далее.

Сразу нужно оговориться: по поводу происхождения некоторых имен животных среди исследователей нет единодушия. Существует несколько версий, иногда это всего лишь логические догадки, не подкрепленные твердыми доказательствами. А в иных случаях приходится мириться с тем, что первозначение безвозвратно утеряно в толще столетий, и тогда в этимологическом словаре появляется ремарка: «темное слово».

Смысловое различие между национальными названиями животных может быть очень существенным, но бывает и незначительным. Приведем такой пример. Знаменитый французский врач Ален Бомбар, — тот, что в одиночку отважился переплыть на надувной лодке Атлантический океан, — записал в своем путевом дневнике следующее:

«Радость мне принесла красивая птица. Это был до сих пор еще не встречавшийся мне вид. Англичане ее называют «white tailet Tropic bird», что буквально означает «тропический белохвост», у нас, во Франции, ее зовут «хвост соломкой». Представьте себе белую голубку с черным клювом и хохолком на конце хвоста. С самым независимым видом она пользуется этим хвостом как рулем глубины»[1].

Англичане и французы в поисках подходящего прозвища для птицы, не сговариваясь, обратили внимание на ее оригинальный хвост: одни, правда, на его цвет (отсюда белохвост), другие — на форму (хвост соломкой).

Одно и то же название в родственных языках нередко используется для обозначения разных животных. Скажем, наше областническое «емуранчик», относимое к тушканчику, в татарском языке обозначает суслика, а в чагатайском — крота, мышь или крысу. Древнерусское «щур» относилось к одной из птиц, тем же словом в русском диалекте именуют земляного червя, а в украинском языке — крысу…

Иногда простое сопоставление национальных имен животного может помочь внимательному исследователю прийти к поучительным выводам.

Известный русский путешественник Г. Е. Грумм-Гржимайло подметил, что «…китайцы, а вместе с ними, как кажется, и киргизы, вообще же весь пришлый в Джунгарии элемент ее населения, и в действительности не различают их (кулана и дикую лошадь. — В. К.) между собой». И далее: «Китайцы всех Asinus и Equus przewalskii безразлично называют «ие-ма» или «я-ма», что значит — дикая лошадь;…монголы, называющие Asinus onager — хулан, имеют особое название и для дикой лошади — «такы гурасын». Таким образом, из всех народов Центральной Азии едва ли не у одних только западных монголов (торгоутов) и некоторых алтайских племен существуют различные наименования для этих животных».

И вот логические заключения, вытекающие из вышеизложенного.

Вывод первый. «Не доказывает ли это, что дикая лошадь уже в исторический период не заходила за пределы современного распространения…»

Вывод второй, «…и что из всех кочевников Центральной Азии только западных монголов… можно было бы отнести к коренным обитателям Джунгарии?»

Вывод третий. «Отсюда же явствует, что и все летописные сказания о существовании диких лошадей в Да-цзи и остальной Гоби относятся не к ним, а к диким ослам, населяющим и ныне все эти местности».

Как видим, выводы из простого, казалось бы, наблюдения весьма интересны и значительны.

Пара «осел и лошадь» снова встретится нам, если углубимся в историю древнейших государств Ближнего Востока. «Аншу-кур-ра», ослом Востока, окрестили лошадь хетты, и их нетрудно понять. Ослы — и верховые, и пахотные, и вьючные — были уже старожилами Передней Азии, когда в этих краях появилась неведомая прежде домашняя лошадь, во многих отношениях сразу составившая ослу сильнейшую конкуренцию. А пришла она сюда, как то однозначно явствует из прозвища животного, с Востока, точнее, с центральноазиатских нагорий, где впервые была приручена и одомашнена.

А вот пример того, как имя животного приоткрывает завесу над древними обычаями и верованиями. Тибетское имя дикого яка — «джугмау-яб», отец хвостов: предполагают, что ячьи хвосты в старину ценились местным населением как амулеты.

Другой пример уведет нас в область бытовых и хозяйственных потребностей древнего народа. На языке эвенков слова «лодка», «дупло» и «клюв» — родственны. А дятла они называют хиптахири, делателем лодок. Считают, что у эвенков это — языковое наследство от более древнего прибайкальского населения. И напрашивается закономерный вывод о том, что первые лодки в этих краях изготовляли по дятловому методу, то есть выдалбливали из цельных древесных стволов.

И наконец, еще одно любопытное наблюдение. Речь пойдет о сороконожке. Во всех европейских странах этих членистоногих именуют либо стоножкой, стоногой, либо тысяченожкой, просто многоножкой, но нигде сороконожкой. Нигде, кроме как в России. Но, правда, и у турок животное тоже сороконожка, кыркыйак по-турецки. А все дело в том, что число «40» у народов Востока было непростым, с ним связывались мистические представления. По-видимому, русские переняли особое отношение к этому числу. Мистические покровы с него были при этом в значительной мере сняты, но все же «40» заняло на Руси весьма почетное место: «сороками», например, в старину меряли.

В Толковом словаре русского языка В. И. Даля по этому поводу сказано следующее:

«Сорок, четыредесять, четыре десятка. Встарь считали сороками: первое сорок, другое сорок и пр. По преданию, в Москве 40 сороков церквей (1600), но их только около тысячи… Соболь поныне продается сороками или сорочками…»