Читать онлайн «Художник Константин Васильев»

Анатолий ДОРОНИН родился в 1945 году в г. Красноармейске Донецской области. Окончил инженерный факультет Военной академии бронетанковых войск. Военный журналист. Публиковался в журналах «Детская литература», «Молодая гвардия», в библиотечке «Красной звезды». Является автором-составителем двух комплектов открыток: «Константин Васильев» (издательство «Правда») и «Русь былинная» (издательство «Изобразительное искусство»).

«Художник Константин Васильев» – первая книга Анатолия Доронина.

В 1980-е годы русская историческая живопись обогатилась новым художником, сразу обратившим на себя внимание современников, – Константином Алексеевичем Васильевым. Все, его картины, независимо от изображаемой эпохи, историчны: даже рисуя современность, художник протягивает невидимые нити в прошлое и в будущее, заставляя зрителя размышлять о движении жизни русского народа. Влюбленность в романтику родной старины, в ее чистое, патриотическое опоэтизирование давних былинных и сказочных героев придает особую силу картинам Васильева.

Многие художники воскрешали полусказочный, полуисторический мир былины. Художнику Константину Васильеву удалось увидеть этот богатый мир по-своему, дать новую трактовку этой вечной патриотической темы. Горько сознавать, что талантливый художник прожил такую короткую жизнь: Константин Алексеевич родился в 1942 году и скончался в 1976 году.

К.А.Васильев, войдя в круг эстетических интересов современников, сразу заявил себя ярким и самобытным мастером. В лучших произведениях художника воплотились талант колориста, звание законов композиции, способность и умение передать всю глубину человеческих переживаний.

В несколько условной манере художника нашли отражение древнерусские живописные традиции. Отсюда не только богатство так называемого мира Васильева – сказочности и поэтичности его образов, но и их общепонятность, народность.

Васильев покоряет гармонией своего собственного художественного прочтения русских былин, сказаний, эпоса народов Севера, мифов Древней Греции. Щедрая декоративность И символика картин художника не заслоняют от зрителя воспитательной направленности его искусства. Мир Васильева насыщен живыми понятиями высокого патриотизма, готовности к самопожертвованию, чести и достоинства человека, его безграничной доброты и великодушия. Художник глубоко современен. Сохраняя стилистику творчества, в своей военно-патриотической серии он обогащает мир художественных произведений взятыми из жизни образами героев Великой Отечественной.

Сочетание личностных характеристик, духовной целостности человека, окружающей природы, мира предполагает самобытную творческую концепцию самого художника, своеобразие его мироощущения. Именно поэтому наследие Константина Васильева подлежит не только рачительному сбережению, но и тщательному изучению, исследованию его художественного языка, истоков Дарования. В этом отношении предлагаемая книга Анатолия Доронина «Художник Константин Васильев» поможет читателю войти в обстановку личностного поиска художника, проследить этапы становления его как зрелого мастера.

Академик В. А. РЫБАКОВ

… Кто-то посмышленее или просто посмелее других прямо на стылом тротуаре разжег маленький костер. И эти робкие, неяркие еще язычки пламени – больше символ тепла, чем само тепло – манили к себе людей, терпеливо выстаивающих длинную, почти в два квартала, очередь к входу в выставочный зал. Из холодной темноты раннего зимнего вечера подходили они к костерку, протягивали к огню озябшие ладони и, подержав их минуту-другую над пламенем, снова уходили в темноту. А их место у огня занимали другие… Многие, очень многие люди стояли здесь, на Малой Грузинской, в страшную стужу – в Москве в те дни были невиданные, под сорок градусов, морозы. Стояли час, и другой, и третий, чтобы увидеть чудо, окунуться в сказку, испытать радость приобщения… Люди пришли «на Васильева»…

Со стен просторного, ярко освещенного зала лучились приглушенным светом картины. Былинный витязь и русская красавица, суровый и далекий мир скандинавских саг и знакомые лица, реальные пейзажи. И странное чувство не отпускало зрителей: узнавание – неузнавание. Казалось, еще одно усилие, еще один миг – и вспомнится, где и когда уже видели это. Нет, не на другом полотне – в жизни! Где? Когда? И как избавление – вдруг пришедшее понимание: все это теплилось, складываясь в неясные образы и картины в душе нашей, а художник сумел угадать это самое сокровенное, понять и выразить в красках, одухотворить то, о чем мы сами только догадывались, о чем мы только мечтали. Оттого, наверное, и щемит в груди при взгляде на творение мастера, и рвется вдруг дыхание, а к горлу подкатывает ком…

Забыв о только что терзавшем их жестоком холоде, в трепетном напряжении замерли у картин студенты и ученые, художники и рабочие. Медленно, очень медленно проходили по залу зрители, с трудом отрываясь от очередного полотна. И удивительно, что этот поток, подчиняясь каким-то своим внутренним законам, обтекал, оставлял неприкосновенной хрупкую девушку, застывшую у картины «Ожидание».

Девушка ничего не слышала. Прижав руки к груди, она неотрывно смотрела на картину и… видела себя. На холсте, по ту сторону заиндевевшего окна, поросшего ледяными узорами, стояла она… она сама! Русоволосая, бледная, с горящей свечой в тонких пальцах. И это в ее собственных глазах застыло ожидание, предчувствие… Неизменное для русских женщин на протяжении многих веков ожидание счастливого мгновения и одновременно готовность принять на себя чужую боль, разделить ее с несчастным стали близкими нашей современнице.

А чуть поодаль два журналиста – пожилой, сухощавый, но очень энергичный, и средних лет, молчаливый, мягкий, неторопливый – обсуждали каждый экспонат не более минуты, но так тщательно, как будто бы передавали на телетайп сразу в печать: «Посмотрите на картину „Свияжск“, ветер дует, чувствуете? Дышит влага от реки. Девушка наперекор всему движется к заветной цели. А теперь взгляните на „Лесную готику“. Вот лес, в котором мы часто бывали, который нам знаком и соснами большими, и порослью, и травами, и освещением. Смотрите на картину с расстояния пяти сантиметров или отойдите на пять метров, и вы увидите, что это настоящая трава и настоящая кора, самых естественных оттенков… Здесь нет никаких формалистических трюков. А вот самая настоящая богатая шаль узорчатая, и парень приник к девушке с таким выражением лица, что и мы ради нее готовы все забыть».

У следующей картины они задержались: «Смотрите, какой взгляд, вы его чувствуете? Я его чувствую как укор. И филин… – какая в нем ясность-таинственность. Свеча в руке светит, и огонь под ногами горит».

В заключение, охватив взором всю выставку, пожилой журналист категорически заявил своему неповоротливому спутнику: «Вот она, правда. Она свое взяла. Всё говорили, не надо, мол, особенно реализмом увлекаться, можно скрашивать, приукрашивать, преломлять. А на самом деле все эти разговоры – попытка уйти от добросовестного труда. Вот она – честность… Знаете, я спрашивал у искусствоведов, живущих в Париже, какой стиль сейчас самый модный. И вдруг неожиданно для себя услышал, сразу без всяких размышлений: „РЕАЛИЗМ“. – „Как реализм? Неужели в 80-е годы самое острое и щекотливое есть реализм?“ – „Да“, – был быстрый хладнокровный ответ, и парижане как бы удивлялись моему непониманию. Я не отступался: „И как же у вас получается этот реализм?“ – „Плохо получается, с большим трудом“. – „Почему?“ – „Потому что реализм был утерян у нас в начале века, а сейчас за два-три года ничего не восстановишь!“

Плотной массой сгрудились люди в углу возле столика с книгой отзывов. Каждый из них хотел выразить свои чувства.

Вот некоторые из записей. «В картинах много правды, они очищают душу. Их должна видеть вся Россия!»; «Выставка – это необыкновенная сказка наяву. Нет сил оторваться от картин. Это наслаждение великим»; «Пусть я ошибаюсь, но не могу сравнить эти картины даже с нашими известными классиками живописи. Это совсем другое, но очень родное, близкое и в то же время непостижимо высокое…»; «Посмотрел – и умереть не жалко… Просто нет слов, это, наверное, самое сильное впечатление от искусства на всю жизнь»; «…посмотрела – и как искупалась в источнике живой воды…»

Творчество художника не вмещается в рамки созданных им картин, оно много шире. Им создан мир мучительно и неуловимо знакомый, будто озарением художника вернулась нам память пращуров наших. Странно и чудесно зритель вдруг увидел себя в новом измерении – от седой древности до наших дней, вечность коснулась сердец наших, «и стало видно далеко – во все концы света…». Люди открыли для себя художника и утратили покой: кто он, откуда появился, как стал самим собой?..