Читать онлайн «Моральное животное»

Перевод с английского выполнен на общественных началах под эгидой сайта www.ethology.ru

Руководитель перевода и основной переводчик — Анатолий Протопопов

В работе над переводом также принимали участие:

Михаил Потапов — перевод 9-й главы

Владимир Честнов — перевод фрагмента вступления

Анна Карандашева — участие в переводе 2-й главы (при любезном посредничестве Игоря Медведева)

Анна Жданова — участие в переводе фрагмента 4-й главы

Виктория Чурикова — участие в переводе: фрагмента вступления, 1-й и 9-й глав

Элеонор Штейнберг — участие в переводе 18-й главы, участие в лингвистической правке вступления и 1-й главы.

Татьяна Штейнберг — участие в лингвистической правке вступления и 1-й главы, отдельные полезные советы по переводу.

Михаил Линецкий — отдельные полезные советы по переводу

Софья Бессонова — участие в литературной правке полного текста 2-й редакции перевода.

Книга опубликована на языке оригинала в 1994 году.

Первая редакция перевода на русский закончена в марте 2006 года.

Вторая, улучшенная редакция перевода — июль 2007 года

Посвящается Лизе[1]

Не отдавая отчёта своим действиям, он налил ещё порцию бренди.

Как только жидкость коснулась его языка, он вспомнил своего ребёнка, выходящего из сияния: печальное, несчастное, и преисполненное понимания лицо.

Он сказал: "О Боже, помоги ей. Чёрт побери, я заслуживаю этого, но пусть она живёт вечно".

Это была любовь, которую он должен бы испытывать к каждой душе в мире: страх за всех и желание спасать сейчас сконцентрировались на одном ребёнке.

Он заплакал, словно бы ему пришлось наблюдать с берега, как она медленно тонет, а он разучился плавать.

Он подумал — ведь эти чувства я должен питать всё время, и к каждому…

"Происхождение видов" почти не содержит упоминаний о человеке, как биологическом виде. Угрозы, cодержащиеся в этой книге — библейскому пониманию нашего появления, успокоительной вере в то, что мы более чем просто животные — были достаточно ясны, чтобы Чарльзу Дарвину не требовалось раздувать тему. Ближе к концу последней главы он просто предположил, что изучая эволюцию "мы прольём свет на происхождение человека и его историю". И в том же самом абзаце он рискнул сказать, что "в отдалённом будущем" изучение психологии "будет базироваться на новом фундаменте".

Будущее и вправду оказалось отдалённым.

В 1960 году, через 101 год после появления "Происхождения…", историк Джон Грин отметил: "Что касается происхождения особенностей именно человека, то Дарвин был бы разочарован, узнав, что обсуждение этих вопросов очень мало продвинулось после его собственных рассуждений в "Происхождении человека". Он был бы также разочарован, услышав, что Дж. С.Всинер из антропологической лаборатории Оксфордского университета характеризует этот вопрос как "большую непостижимую тему, наше эволюционное понимание которой остаётся недостаточным". Подчеркивая уникальность человека как животного, способного к передаче культуры, Дарвин мог испытывать соблазн возвратиться к доэволюционной идее абсолютного различия между человеком и другими животными.

Через несколько лет после этого высказывания Грина началась революция.

Между 1963 и 1974 годами четыре биолога — Вильям Гамильтон, Джордж Вильямс, Роберт Триверс и Джон Мейнард Смит выдвинули серию идей, которые продолжают и развивают теорию естественного отбора. Эти идеи радикально углубили представление эволюционных биологов о социальном поведении животных, включая нас. Но изначально применимость этих новых идей к нашему виду была неочевидна. Биологи уверенно говорили о математике самопожертвования среди муравьёв, о скрытой логике брачного поведения у птиц, но о человеческом поведении говорили невнятно, а то и не говорили вообще. Даже две эпохальные книги, которые выдвинули и провозгласили эти новые идеи — «Социобиология» Уилсона (1975) и "Эгоистичный ген" Ричарда Докинза (1976) — о людях говорили довольно мало. Докинз почти полностью уклонился от этой темы, а Уилсон свёл своё обсуждение нашего вида к скудной заключительной, и по общему признанию — умозрительной главе, 28 страниц из 575. Лишь начиная с середины 1970-х эволюционный взгляд на человека стал проясняться. Маленькая, но растущая группа учёных приняла концепцию, которую Уилсон назвал "новым синтезом" и привнесла её в социальные науки с намерением их основательно переработать. Эти учёные применили новую, усовершенствованную теорию Дарвина к нашему виду, а затем проверили свои построения с помощью свежесобранных данных.

И пройдя сквозь неизбежные неудачи, они добились большого успеха. Хотя они всё ещё считают себя боевым меньшинством (чем они похоже, тайно наслаждаются), признаки повышения их статуса очевидны. Почтенные журналы по антропологии, психологии и психиатрии публикуют статьи авторов, которым 10 лет назад можно было рассчитывать лишь на публикации в только что появившихся журналах с ярко выраженной дарвинистской ориентацией. Медленно, но верно появлялось новое мировоззрение.

Здесь слово «мировоззрение» нужно понимать совершенно буквально.

Новый дарвинистский синтез, подобно квантовой физике или молекулярной биологии представляет собой тело из научных теорий и фактов, но в отличие от физики и молекулярной биологии описывает нашу повседневную жизнь. Однажды осознанный (а его гораздо легче осознать, чем квантовую физику), он может совершенно изменить восприятие реальности общественных отношений. Вопросы, которые изучает новое мировоззрение, находятся в диапазоне от мирских до духовных, и касаются почти всего сущего — романтических отношений, любви, секса, (действительно ли мужчины и\или женщины по своей природе моногамны? какие обстоятельства делают их более или менее таковыми?), вражды и дружбы (какая эволюционная логика лежит в основе государственной политики — или, раз уж заговорили — политики вообще?); эгоизм, самопожертвование, чувство вины (почему естественный отбор дал нам это обширное хранилище виновности, известное как совесть? действительно ли это ориентир для «морального» поведения?); социальный статус и социальный рост (обусловлено ли иерархическое строение нашего общества природой человека?); дифференциация наклонностей мужчин и женщин в таких областях, как дружба и честолюбие (являемся ли мы пленниками нашего пола?), расизм, ксенофобия, война (почему мы легко выводим большие группы людей за пределы наших симпатий?); обман, самообман и подсознание (возможна ли разумная честность?); различные психопатологии (естественны ли депрессии, неврозы, паранойя; если это так, то как смягчить их проявления?); отношения любви-ненависти между братьями и сестрами (почему это не чистая любовь?), ужасная способность родителей наносить психический ущерб своим детям (чьи интересы при этом подразумеваются?) и так далее.

Ныне новое поколение ученых-социологов дарвинской школы борется с доктриной, на протяжении большей части нынешнего столетия доминировавшей в общественных науках. Её идея состоит в том, что биология не имеет особого значения, что уникально воспитуемая человеческая психика, наряду с уникальным воздействием культуры, оторвала уже наше поведение от его эволюционных корней; что не врождённая человеческая натура управляет человеческими поступками, а скорее наоборот, что этой неотъемлемой натурой человека нужно управлять. Отец современной социологии Эмиль Дюркгейм (Emile Durkheim) так писал об этом в начале нашего века: человеческая натура "всего лишь неопределенный, сырой материал, выплавляемый и преобразуемый воздействием социального фактора". История показывает, как пишет Дюркгейм, что даже такие глубоко переживаемые эмоции, как половая ревность, отеческая любовь к своему ребенку или любовь ребенка к отцу — "далеки от врождённости в человеческой натуре". Согласно этому взгляду, мозг в основном пассивен, это всего лишь чаша, в которую по мере взросления индивида вливается местная культура. Если же разум и накладывает какие-либо ограничения на содержание культуры, то они слишком широки. Антрополог Роберт Лоуви (Robert Lowie) писал в 1917 г., что "принципами психологии так же нельзя объяснить феномен культуры, как гравитацией — архитектурные стили". Даже психологи, от которых вообще-то можно было бы ожидать доводов в защиту человеческого разума, часто пренебрежительно отзывались о нем, как о чем-то немногим большем чистой доски.[2] Бихевиоризм, доминировавший в психологии на протяжении большей части данного столетия, в основном заключается в той идее, что люди склонны делать то, за что их вознаграждают и не делать того, за что наказывают, и таким образом формируют изначально бесформенный ум. В романе-утопии Б.Ф. Скиннера "Уолден II" (B.F. Skinner, "Walden II"), написанном в 1948 году, зависть, ревность и прочие антиобщественные побуждения устраняются строгой системой положительных и отрицательных подкреплений.