Читать онлайн «Скопин-Шуйский»

В первых числах марта 1610 года, после двухлетнего «сидения» под Москвой, войско самозванца, так и не сумев захватить столицу, оставило наконец свой лагерь в Тушине и ушло в сторону Иосифо-Волоцкого монастыря. Там тушинцы разделились: одни последовали за самозванцем в Калугу, другие отправились под Смоленск к королю Сигизмунду III, а третьи, видя успехи войска князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского, переметнулись на сторону царя Василия Ивановича.

12 марта 1610 года войско Скопина без боя вошло в Москву.

Когда-то в римской армии полководца, одержавшего крупную победу над противником, встречали особо торжественной церемонией — триумфом, именуя самого победителя императором. Впереди победно шествовавшего войска везли захваченные трофеи, вели в цепях пленных военачальников и царей, громко трубили фанфары, приветствуя колонны воинов, двигавшиеся по улицам города, а сам император в парадных доспехах ехал в запряженной четверкой лошадей колеснице через специально построенную по такому случаю триумфальную арку.

Конечно, в традициях русского войска победителей встречали иначе. Две такие встречи описаны: это въезд Ивана IV в Москву после взятия Казани в 1552 году и возвращение царя Алексея Михайловича из Смоленского похода в 1655 году. Основываясь на этих двух описаниях, попробуем представить, как могла бы выглядеть церемония торжественного въезда Скопина и его войска в 1610 году.

Первая встреча проходила не в Москве, а — в знак особого уважения — еще за городом, в селе Напрудном, что в двух верстах от столицы. Туда для оказания чести Скопину и его воеводам царь Василий Иванович Шуйский послал боярина князя Михайлу Федоровича Кашина, думного дворянина Василия Борисовича Сукина и дьяка Андрея Вореева. Князь Кашин от имени царя произнес перед воеводами и войском приветственную речь, благодарил главнокомандующего князя Скопина и других воевод за службу и, по обычаю, «здравствовал» воевод — справлялся об их здоровье; ответную речь произнес воевода Большого полка князь Михаил Скопин-Шуйский. Совершив все необходимое по протоколу, победители направились к городу.

Но ликование простого народа, его искреннее приветствие своего спасителя, которого именовали не иначе как «отцом Отечества», говорило о действительно царской встрече, ему устроенной, — и не по протоколу, а от чистого сердца: «Народ же града Москвы, уведав его приезд боярской, от мала даже и до велика и вси вострепеташа сердцы своими, возрадовася радостию неизглаголанною и от многия радости не можаху удержатися от слез. И вси с радостию поидоша на всретение ему, хотяху видете от Бога посланного воеводу…»[1] Во всех церквах звонили колокола, радостные москвичи высыпали за деревянные стены Скородома встречать победителей, с крыш домов, с городских стен — отовсюду неслись крики приветствий, улицы были заполнены горожанами. Как только москвичи не называли воеводу Скопина: «оборонителем» и к врагам «огрозителем», «управителем» и «окормителем», «питателем и обогатителем»! Еще бы, благодаря его успешным действиям очистились подмосковные дороги, в город стали привозить продовольствие, дрова, корм для лошадей, словом, окончилась осада.

Вскоре показалось долгожданное войско: впереди ехал сам главнокомандующий, князь Михаил Скопин, рядом с ним — шведский генерал Якоб Делагарди. За ними следовали воеводы, которые вместе с князем участвовали не в одном сражении: и биты бывали, и победы одерживали, — князья Иван Куракин и Борис Лыков, верный товарищ Семен Головин, полковник Тенессон и с ним две с половиной тысячи наемников[2]. Пешие и конные полки двигались по три человека в ряд, перед каждым полком несли расшитые золотом знамена, рядом со знаменщиком шли двое барабанщиков и громко били в барабаны. Войско было такое большое, что растянулось по всей Москве: ратники Большого полка уже подходили к Кремлю, а Сторожевого — едва только миновали Скородом.

У Сретенских ворот воевода Скопин спешился и до самого Кремля шел пешком. Его крупная, с коротко остриженными волосами голова была непокрыта, он радовался московскому ликованию, радовался самой Москве, в которой не был уже полтора года. Он вспоминал, как выехал отсюда осенью 1608 года с отрядом в 400 человек, плохо одетых и обутых, почти безоружных воинов, а вернулся в столицу во главе земского войска — по сути, первого ополчения, созданного в самый тяжелый момент Смуты. Изменился и он сам: все, что пережил он за эти полтора года, двумя глубокими складками обозначилось между бровей и морщинами залегло на высоком лбу, — никто не дал бы ему теперь его двадцати трех лет.

Князь Михаил крестился на московские церкви и спокойно, уверенно шел мимо толп приветствующих его москвичей, одетый в соболиную шубу и расшитый золотом кафтан. Молодой красавец огромного роста, Скопин вызывал восхищение всех, кто его видел, он казался горожанам былинным богатырем, которому под силу любое царское поручение. Перед воеводой несли развернутое знамя с изображением Спаса Нерукотворного, оно прошло с его войском долгий и трудный путь от Новгорода до Москвы.

Перед входом в Кремль Скопин остановился у Лобного места, оглядел наполненную народом площадь, именуемую «Пожаром». Казалось, еще совсем недавно здесь лежал убитый самозванец в скоморошьей маске; отсюда и Василий Шуйский — еще боярин, а не царь, — обращался к москвичам, заверяя, что царевич Дмитрий был убит в Угличе. А сейчас перед собравшимися на площади стоял пусть не венчанный на царство, но именуемый всеми «спаситель Отечества», тот, кто действительно сумел снискать всенародную любовь и славу. Москвичи, не сговариваясь, положили перед своим освободителем земной поклон в знак благодарности, как если бы перед ними стоял сам царь. Скопин не ожидал такого проявления чувств — и сам в ответ поклонился в пояс всем собравшимся, а уже потом прошествовал с воеводами в Кремль.

В Успенском соборе Скопин принял благословение патриарха Гермогена, отстоял благодарственный молебен и после долго молился коленопреклоненно перед Владимирской иконой Божией Матери. Так когда-то просил помощи у Заступницы его отец Василий в 1581 году перед походом в Псков, так же и благодарил после возвращения, и не только он один — все полководцы, отправляясь в военный поход, начинали свой путь здесь, в Успенском соборе, здесь же его и завершали. Не единожды прибегали к помощи Богородицы, Ее образу — Владимирской иконе — в истории России, особенно когда решался вопрос о единстве и целостности страны. Вот и сейчас Скопин молился о прекращении внутренней Смуты в государстве, которая делала его Родину легкой добычей для врагов. А патриарх Гермоген, глядя на могучую фигуру преклонившего колени молодого воеводы, вспоминал слова святых отцов: «Истина не доказуется, но показуется».

Почему именно он, этот молодой князь, смог одолеть со своим наспех сколоченным войском опытного и сильного противника? У царя и без него хватало храбрых и умелых воевод, а весь успех достался именно ему, Михаилу Скопину-Шуйскому. Какая внутренняя работа происходила в этом совсем не юном на вид полководце? Где черпал он силы для победы над врагом? Ведь известно, что не одной лишь силой оружия выигрываются битвы, но и силой духа.

Может быть, ему помог и военный опыт предков его древнего и знатного рода. Не от корней ли следует искать начало славного пути, приведшего Михаила триумфатором в Москву?

Ветвь Скопиных — старшая на древнем и могучем древе рода Шуйских, потомков удельных суздальских князей. По европейским меркам их можно назвать принцами крови: в случае пресечения династии московских князей Шуйские могли претендовать на престол великого князя и царя.