Читать онлайн ««Кровавый карлик» против Вождя народов. Заговор Ежова»

Историки, изучающие советскую эпоху, не могут пройти мимо «загадки 1937 года». За два года в стране было уничтожено почти 682 тыс. человек, в местах лишения свободы оказалось почти полтора миллиона заключенных. Если в 1929–1936 гг. среднее число расстрелянных по политическим статьям в год составляет несколько тысяч, то в 1937-м — 353 074, а в 1938-м — 328 618. Затем, в 1939 г., количество расстрелянных снова возвращается к «средним цифрам» первой половины 30-х годов. Эта кривая расстрелов происходит на фоне плавного роста числа заключенных ГУЛАГа.

Неизбежно возникает вопрос: в чем причины такого скачка массовых расстрелов именно в эти два года? Более того, почему репрессии происходят спустя 20 лет после революции, в условиях относительной политической стабильности? Понятны причины «красного террора» в годы Гражданской войны, понятны причины расстрелов и ссылок в период коллективизации. И в том и в другом случае в стране происходит острейший социально-политический конфликт, сопровождающийся перераспределением собственности. Но во второй половине 30-х нет столь же заметных социальных конфликтов, для решения которых необходимо было применить столь масштабное насилие.

Историография событий второй половины 30-х гг. насчитывает сотни работ. Вместе с тем основных концепций всего несколько. С самого начала хочу оговориться, что историографический обзор построен на анализе концепций, за которыми стоит определенная традиция интерпретации событий второй половины 30-х.

Историки советского периода при интерпретации событий пытаются опереться на несколько концепций.

Первая попытка теоретически осмыслить события 30-х гг. была предпринята в рамках марксистского метода. Наиболее развернуто этот подход был сформулирован Л. Д. Троцким в «Преданной революции».

Историческое исследование, основанное на этой концепции, представлено И. Дойчером. Важнейшие причины становления сталинизма у И. Дойчера совпадают с анализом Троцкого в книге «Преданная революция». Это слабость российского рабочего класса, который не смог стать ни широкой и стабильной социальной базой советской власти, ни источником руководящих кадров для большевистской партии, и влияние материальной отсталости на социалистическое строительство. Сочетание слабости рабочего класса и отсталости, по мнению Троцкого, стало основой бюрократизации советского государства и вырождения революции.

Сталинизм, писал И. Дойчер, был прежде всего продуктом изоляции русского большевизма в капиталистическом мире и взаимной ассимиляции изолированной революции и российских традиций. Он оценивал сталинский режим с его культом, автократией, дисциплиной и ритуалом как политическую надстройку, воздвигнутую на базе примитивного первоначального социалистического накопления [69].

В России марксистская интерпретация представлена работами В. З. Роговина. Исследователь считает, что сталинский террор выражал интересы бюрократии и был направлен на лишение народа завоеваний Октября. Политический смысл и политические результаты великой чистки уже в конце 30-х годов были адекватно оценены наиболее серьезными западными аналитиками. В докладе английского Королевского института внешних сношений, опубликованном в марте 1939 года, говорилось: «Внутреннее развитие России направляется к образованию «буржуазии» директоров и чиновников, которые обладают достаточными привилегиями, чтобы быть в высшей степени довольными статус-кво… В различных чистках можно усмотреть прием, при помощи которого искореняются все те, которые желают изменить нынешнее положение дел» [91, с. 11].

В интерпретации событий исследователь широко использует оценки Л. Д. Троцкого. С его точки зрения, «правящая бюрократия развязала ряд малых гражданских войн против коммунистической оппозиции, переросших в большой террор 1936–1938 годов». С его точки зрения, по сути, это «белогвардейский… террор… уничтоживший намного больше коммунистов, чем это сделали даже фашистские режимы в Германии и Италии, реализовался в специфической и не предвиденной марксистами политической форме: он осуществлялся изнутри большевистской партии, ее именем и руками ее руководителей» [91, с. 10].

По мнению Роговина, террор направлен против тех слоев бюрократии, которые сохраняли остатки верности коммунистическим идеалам. «Зверское очищение правящего слоя от инородных элементов, т. е. тех людей, в сознании которых сохранилась верность традициям большевизма, имело своим следствием все больший разрыв между бюрократией и массами» [91, с. 10].

Иными словами, суть концепции Роговина в попытке описать события как разрыв режима Сталина с революционным прошлым, в конфликте между диктатурой и старыми большевиками. Свою точку зрения он обосновывает анализом выступлений членов ЦК на февральско-мартовском 1937 года пленуме, рассказами Орлова и Кривицкого о конфликте Сталина с «ленинской гвардией». Попыткой уничтожить силы, несущие «традиции Октября», он считает дело Тухачевского.

Роговин согласен, что «великая чистка на первый взгляд представляется пароксизмом бессмысленного иррационального насилия. Даже многие серьезные исследователи сводят ее политическую функцию исключительно к устрашению народа и тем самым — к предупреждению всякого сопротивления господствующему режиму. Такая концепция, сохраняя многочисленные белые пятна в истории советского общества, сводит сложную и противоречивую картину исторических событий к упрощенной схеме: всемогущий Сталин, всецело подчинившаяся ему партия и рабски бессловесный народ». По сути, он пытается опровергнуть представление о том, что Сталин — единственный субъект политической истории СССР во второй половине 30-х.

С точки зрения Роговина, сталинский террор был попыткой нанести удар по тем силам в партии, которые пытались реально сопротивляться диктатуре: «ежовщина» была превентивной Гражданской войной против большевиков-ленинцев, боровшихся за сохранение и упрочение завоеваний Октябрьской революции [91, с. 18]. В качестве доказательств изложенной точки зрения он приводит факты сопротивления троцкистов в оппозиции, героическую борьбу троцкистов в тюрьмах, попытку Пятницкого организовать сопротивление террору на июньском пленуме.

Наблюдения о политическом смысле чистки приводят Роговина к поиску социального смысла трагедии. «Такое масштабное явление, как великая чистка, не могло не иметь своей социальной базы — в виде групп населения, кровно заинтересованных в массовых репрессиях». Эту социальную базу он обнаруживает в слое сталинских выдвиженцев и великую чистку 1936–1938 годов называет сталинской «кадровой революцией».

Работы Роговина и до сего дня представляют собой наиболее подробное описание политической жизни в СССР в 30-х. Вместе с тем концепция Роговина не свободна от недостатков.

Как будет показано ниже, невозможно объяснить репрессии против коммунистов стремлением избавиться от «старых большевиков». Как известно, на XVII съезде избрали 71 член ЦК ВКП(б) и 68 кандидатов[1]. Из 139 членов и кандидатов в члены ЦК, избранных на XVII съезде, в 1936–1940 годах было репрессировано подавляющее большинство — 101 человек. Естественно, возникает ряд вопросов: чем отличается меньшинство от большинства и как меньшинство могло уничтожить большинство? И кто, собственно, старые большевики?

В действительности средний год рождения репрессированных членов ЦК — 1893 г., в партию они вступили в 1911-м, а в состав руководящих органов партии вошли в 1927-м. Конечно, эта цифра средняя, она включает в себя и Рыкова (1881 года рождения, в РСДРП с 1898 г., в ЦК — с 1905 г.), и Косарева (1903 года рождения, в партии с 1919 г., в ЦК — с 1930 г.). Для сравнения: средний год рождения выживших членов ЦК — 1893 год, средний год вступления в партию — 1907-й, а средний год вступления в ЦК — 1925-й. Эта средняя цифра включает в себя и Сталина, и Берию (1899 года рождения, в партии с 1917 г., в ЦК — с 1934 г.). Для всех, кто знаком с историей партии, понятно, что такое четыре года в партстаже — до или после кризиса РСДРП в 1908–1911 гг. и что означает два года в ЦК — до или после разгрома троцкистско-зиновьевской оппозиции. Логичнее было бы предположить, что выжившие будут моложе по политическому стажу, но все наоборот. Вместе с тем принципиальной разницы нет. Достаточно вспомнить, чем отличается ЦК 1934 года от ЦК 1939 года [74, с. 159].

Хочется обратить внимание и еще на одно обстоятельство. Из 101 репрессированного члена и кандидата в члены ЦК 14 вошли в этот орган в 1930 году и 30 — в 1934-м. 44 человека из 101 — 44 %. Среди выживших соответственно 13 из 32–40 %. Иными словами, чистка в ЦК — это конфликт и среди так называемых старых большевиков, и среди тех, кто выдвинулся при Сталине, в 30-х (среди сталинистов).