Читать онлайн «Дорогая Мирей Матье !»

Дмитрий Каралис

Дорогая Мирей Матье!..

Герой одного из рассказов Борхеса обнаружил в подвале своего дома Алеф - такую точку пространства, в которой сходятся все прочие точки Вселенной. Этот герой спускался в свой замечательный подвал, шлепал рюмочку коньяку, ложился на спину и созерцал все, что его душе угодно. Он видел в темном углу подвала маленький радужный шарик, а в нем - другие страны, моря, города, чужие спальни, марширующие армии, всех муравьев, какие есть на Земле, цветы на другом континенте, мог видеть любого человека - живого, если он жив, и его останки под землей, если он умер... Этот Алеф находился где-то в Аргентине.

Не менее удивительное и загадочное место было обнаружено мною в Зеленогорске, курортном городке на Карельском перешейке, называвшемся при финнах Териоками. Это место расположено на участке моего приятеля Анатолия Мотальского по адресу: улица Красных разведчиков, 15, сразу за сараем, в котором Толик живет летом, сдав свою половину домика дачникам.

Внешне это ничем не примечательное место: вкопанный в землю стол, две парковые скамейки, пустая собачья будка с обрывком цепи и ржавеющее у забора корыто с плавающими окурками. В заборе, до которого Толик без труда доплевывает, выходя поутру из сарая, - дырка. За дыркой - тропинка, которая огибает кусты шиповника и спускается к ручью; это черный ход, известный немногим. По нему раз в четверо суток прибегает запыхавшийся кочегар из детского садика, чтобы разбудить раздолбая-сменщика, который безмятежно спит, переключив треснувший телефон на дом, где летом обитают дачники. Ну ладно, ладно, расшумелся,- говорит Толик, выходя из сарая и щурясь на солнце.- Я и сам вставать собирался...- Он гремит ковшиком в ведре, пьет, покряхтывает и встряхивает головой.- У тебя там случайно ничего не осталось на опохмелку? - Откуда? Вчера все подмели. Я думал, у тебя есть... - Угу,хмурится Толик и трет ладонью лоб.- Будем изыскивать способа...

Трое суток, свободных после дежурства в кочегарке, Толик читает газеты, сдает бутылки, копошится по хозяйству, беседует с котом или пишет рассуждения о современной жизни, выстраивая их в форме платоновских диалогов и используя для образности принцип работы парового котла: Как нам раскочегарить сельское хозяйство?, Почему угасает народное образование?, Надо ли выпускать пар митинговщины? Иногда он решительно бреется, надевает кеды, тельняшку и бежит три километра по лесной просеке. Иногда изыскивает способа...

Взирая на кучу консервных банок, ржавых кастрюль и прочего хлама, что высится в траве за забором, можно подумать - здесь край цивилизованного мира, тупик, свалка, и никто не забредет сюда, кроме, разве что, соседа, которому ты с прошлого года должен трешку.

Но это далеко не так.

...Во времена горбачевской борьбы с пьющим людом мы с Толиком сидели возле его сарая, пили из чашек румынское шампанское и рассуждали о взлетах и падениях текущей литературы. Шампанского я взял с запасом. Мы уложили бутылки в корыто и залили их колодезной водой. Был и повод - на клеенке стола голубела книжка молодежного альманаха с моей повестью.

- Да,- говорил Толик,- шампанское, конечно, хорошо... А ты в привокзальный не заглядывал, может, там чего есть?

- Все обошел, нигде ничего. Хорошо, шампанское у бензоколонки оказалось...

- Не, старик, это замечательно! Шампанское - это класс. Сидим, как миллионеры. Я вот помню, у Белля, кажется, есть рассказ... Да, кстати, как ты относишься к Пикулю?

Время от времени Толик порывался пойти в дом и поискать фужеры, но я его удерживал, опасаясь, что по хмельному обыкновению он не сможет пройти мимо своих дачников Зельдовичей, которые сидели в шезлонгах у крыльца, начнет им объяснять, как он уважает еврейскую нацию, вспомнит гений Эйнштейна, Каплера, Чаплина, славного парня Фиму Дворкина, с которым учился в университете, а потом полезет обниматься и с радостным гоготом признается, что в душе он и сам еврей. А я буду сидеть и ждать в одиночестве мифические бокалы, которые он так и не принесет.

- Из чашек лучше,- говорил я.- Через край не льется. И икоты никакой...

- Ну смотри, а то я мигом... Кстати, в твоей повести - там, где они пьют из самовара пиво... Подожди-ка, или это не у тебя? А, да у тебя... Так вот, когда я служил на Тихоокеанском флоте... Слушай! - Толик звонко хлопнул себя по лбу. - А хочешь, я тебе отрывок из Эрве Базене прочитаю, который зимой перевел? Там всего страниц восемь-десять...

В этот момент в кустах за забором ухнуло, словно там завалили спиленную березу, затрещали ветки, кто-то смачно выматерился, мы вскочили и увидели плотного мужчину, продирающегося сквозь цветущий шиповник. Мужчина выбрался из кустов, поставил на землю могучий портфель и оглядел нас с торжествующей улыбкой.

Толик поправил очки, приглядываясь.

- Андрей! - оборачиваясь, крикнул мужчина. - Иди сюда! Нашел! Вот он, подлец, где живет, я же помню...

- О-о, Володя! - Толик вскинул руки для объятий и пошел навстречу. Кого я вижу! Сколько лет, сколько зим!

- Володья! Ты гдье? - раздался от ручья голос, выдающий иностранца.

Я вытянул из корыта мокрую бутылку и поставил ее рядом с книгой. Дело будет, подумал я. И еще я подумал: хорошо, что жена с сыном поехали к бабушке и вернутся только завтра.

- Сюда, Андрей, сюда! - радостно позвал Володя. Он уже тискал Толика и косился смышленым взглядом на корыто с шампанским.

За кустами возник молодой человек в белом костюме и очках с просторными стеклами.

- Сюда! Сюда! - замахал руками Толик. - Проходите! - Четкими командами и понуканиями он с третьего раза вывел молодого человека к дырке в заборе.

Парень в белом костюме проник на участок и вежливо представился: Андрэй.

Я взял золотогорлую бутылку и открутил проволоку. Взметнулся седой дымок. Зашипело.

- Вот видишь, Андрей, как живет наш простой советский андеграунд.Володя принял чашку и без церемоний выпил; как газировку.- Я же тебе обещал, что познакомлю. Вот, пожалуйста...

Толик-андеграунд засмеялся, принес из сарая два липких стакана, вытряхнул из них мух и сполоснул в корыте. Вообще-то, Толик закончил филфак Ленинградского университета и курсы социологов-психологов, которые ему особенно пригодились при работе в кочегарке, где народ собирается нервный и не всегда справедливый.

- Да, понимаешь,- сказал он.- Тысячу лет... А я думаю, кто там ломится? Ну, давайте, со свиданьицем!..

Мы выпили. Клубок холодных иголок добежал до живота и сделался теплым.

- А мы идем, идем - нет забора. А я помню, что мы тогда с девчонками от ручья заходили. Зимой было дело, на каникулах, скользко...

- Ну, это когда было! - радостно сказал Толик.- Сколько лет! Университет... Да...

- Чуть голову себе не свернул. Вон, видишь, как руки оцарапал?

- Молодцы, что пришли. А мы тут сидим, понимаешь, разговоры разговариваем...

- Я уж вижу. Хорошо сидите.- Володя закурил кубинскую сигарету и показал головой на молодого человека.- Это, кстати, князь Т-кой, из Парижа. Знакомьтесь. Историк, литературовед, издатель...

- О-о-о! - сказал Толик.- Ни хрена себе! Прямо из Парижа?

- Не совьесем издатель,- тонко улыбнулся паренек,- но близко.

Выяснилось, что отпрыск княжеского рода Т-ких прибыл в Зеленогорск не прямо из Парижа, а криво - зигзагом: две недели в Москве, две недели в Ленинграде, и третий день в пансионате Морской прибой, куда его привез Володя, чтобы князь отдохнул от салонных бесед и подышал свежим воздухом. С отдыхом получился перекосяк, и тогда Володя вспомнил, что в Зеленогорске, в собственном поместье, живет его университетский приятель Мотальский, бунтарь-одиночка и своеобразный представитель литературного андеграунда. Они решили зайти.

Интересно, как они отсюда выйдут, думал я, наблюдая, как Володя неспеша разгружает свой могучий портфель.

У Володи был пристальный взгляд, тяжелый подбородок и заношенный пиджак, который он безбоязненно повесил на заборную рейку. Он служил доцентом и каким-то краем курировал иностранных студентов и аспирантов.

- Убери, убери,- засуетился Толик, когда доцент выставил последнюю бутылку.- А то придет кто-нибудь, потом не выгонишь. В запас, в запас! пояснил он Андрею, чтобы тот понял, что он не жадный, а просто расчетливый и знает жизнь.

Толик надел джинсы, тельняшку, чистую стройотрядовскую куртку и покрыл плешь козырькастой шапочкой с надписью Ноndа. Он сразу помолодел и стал походить на философа-демократа.

- Я тут цирлихов-манирлихов разводить не стану,- предупредил Толик.- У меня все по простому. А ля рюсс, так сказать.

Он вывалил в медный таз банку варенья, воткнул в липкую гору деревянную ложку, разложил на блюде ветчину, посыпал ее лепестками шиповника, принес эмалированные кружки для пепси, две вилки, рулон туалетной бумаги и трех мраморных слоников, один из которых тут же подарил князю.

- На память! На память! - давил Толик.- У Мотальского так принято. Ну, за Россию-матушку?