Читать онлайн «Конан – гладиатор»

Пивнушка в Таджаре была, не бог весть, каким роскошным заведением. Строили ее без большой выдумки, зато надежно и прочно. Глинобитные стены, прокаленные солнцем, успешно противостояли резким ветрам равнин Шема, когтям леопардов и даже копьям и стрелам разбойных налетчиков. Плотная черепичная крыша не пропускала вовнутрь ни зимней слякоти, ни пыли песчаных бурь лета. Двери и ставни на окнах служили надежной преградой воришкам — по крайней мере, тем из них, что старались пробраться снаружи.

Кухня гостиницы также могла похвастаться не многим: тушеной бараниной, хлебом из крупной муки, а также самодельными горячительными напитками, которые, правду сказать, ничуть не уступали кислому пойлу, что подавали в других таких же сельских забегаловках. Короче говоря, заведение весьма мало отличалось от сотен других, где Конану доводилось сиживать в его странствиях. Во всяком случае, здесь было уютно, и киммериец возблагодарил Крома за то, что в кошельке у него было достаточно медяков еще на несколько суток постоя.

Расположившись за длинным дощатым столом, служившим по совместительству и прилавком, Конан оценивающим взглядом созерцал местных красавиц. Семитские женщины, по его мнению, были не столько изящными, сколько крепкими и закаленными. Бедра и грудь у них были плотные, взгляды — острые, языки — еще острее. Не слишком ухоженные волосы свисали угольно-черными либо рыжеватыми завитками.

Эллилия, кухарка, воистину так и просилась в объятия... равно как и Судит, капризная дочка хозяина, — дикий крокус, расцветший под стеной хлева.

Увы!.. Большинство здешних красоток были благополучно замужем и вполне довольны жизнью. И живым воображением отнюдь не отличались. Ну что за манера встречать невинный вопрос разящим взмахом поварской вилки, а то и половником кипящего супа?..

Две дамы, составлявшие немногочисленное исключение, восседали на скамье по обе стороны Конана. И вовсю заигрывали с (чего уж там!) привлекательным киммерийцем. Одна из них, Тарла, ничем еще не напоминала матерую воительницу любви. Хрупкая девчушка, чьей женственности только предстояло расцвести. Она играла в греховность, еще плохо соображая, что это слово означало на самом деле. Для нее обнаженная мускулистая грудь чужака, его густая вороная грива и необычные синие глаза означали только положение и престиж, замечательный трофей в любовной игре. Конан скорее терпел ее, считая про себя нагловатой девчонкой, и пикировался с ней то, как с женщиной, то, как с ребенком, не строя при том никаких завоевательских планов.

Другой его соседкой была Грутельда, прислужница на конюшне. Вот уж кто в полной мере постиг все тайны взаимоотношений между полами! Вполне возможно, что на миросозерцание Грутельды немало повлияли наблюдения за проказами жеребцов и кобылиц, вверенных ее попечению. Она набралась их повадок и даже в некотором роде переняла внешность: у нее были крепкие зубы и раскатистый хохот, вызывавший мысль о веселом ржании хорошо откормленного мула. К сожалению, она странновато поводила глазами, и время от времени заикалась, так что, быть может, дело и вправду не обошлось без мула, слегка лягнувшего ее по головке. Сидя рядом с Грутельдой, трудно было соскучиться. Веселая подружка, прекрасно подходившая для какого-нибудь работника с фермы.

Конан и девушки уплетали овсянку со специями из одной миски, когда снаружи донесся какой-то шум: целый хор голосов и пронзительное верещание музыкального инструмента. Сумерки еще не наступили, поэтому входная дверь стояла незапертой. Вот она распахнулась настежь, и ввалилась вереница удивительных незнакомцев: судя по внешнему виду — продувные бестии, трое числом. Двое мужчин и красивая женщина. Зайдя внутрь, они с ужимками и прыжками обошли всю таверну, размахивая большущим листом с надписями и по очереди распевая.

— Все для вашего удовольствия и наслаждения! — провозгласил один.

— Милости просим каждого, от простолюдинов до вельмож, — добавил другой.

Музыкальный инструмент продолжал душераздирающе пищать.

Один из троих был мускулистый здоровяк, ростом почти с Конана, только полнее. Он был облачен в усыпанную яркими блестками юбочку-килт, веревочные сандалии и широкий кожаный пояс с начищенной бляхой, полученной за первенство в неведомо каких состязаниях. Черты лица, обрамленного черными завитками, были крупными, чувственными. Рот кривился в самонадеянной, вызывающей усмешке. Обходя таверну, этот человек прошел мимо среднего стола и оказался как раз против Конана. Опытным взглядом циркач оценил и огонек в глазах киммерийца, и мощь его тела. У обоих, если можно так выразиться, начала подниматься дыбом щетина. Но потом крепыш в блестках двинулся дальше, так что безмолвный вызов повис в пустоте. Конан, успевший присмотреться к силачу и ощутить законное раздражение (мог бы и поменьше выпендриваться, проходимец!), тем не менее, сразу позабыл про него, зачарованно глядя на следующего участника шествия.

Это была женщина в облегающем одеянии, которое одновременно скрывало и всячески подчеркивало крепкую мускулистую плоть. Снизу доверху; от аккуратных тапочек до оголенных плеч, тело женщины было обтянуто тончайшим зеленым шелком, сидевшим чуть не плотнее собственной кожи: казалось, его так и сшили прямо на ней. На бедрах висело нечто вроде коротенькой юбочки — этакая пародия на стыдливость. Особенно туго шелк натягивался на груди, прижимая нежные выпуклости (видимо, затем, чтобы удерживались на месте во время головоломных акробатических трюков).

Определить длину каштановых волос Конану не удалось: они были заплетены в косу и аккуратно уложены на затылке. Ступни и точеные кисти рук были закалены упражнениями и не украшены ни перстеньком, ни браслетом: побрякушки только помешали бы гимнастке в ее ремесле.

Вид циркачки, столь разительно отличавшейся от деревенских девушек Шема, вызвал в душе Конана целую волну необыкновенных устремлений и пожеланий. В свое время ему приходилось иметь дело с воительницами. Равно как и с лихими морячками, пиратствовавшими не хуже мужчин. С танцовщицами, жившими в больших городах... Но только тут до него впервые дошло, что именно такие девушки ему и нравились всего больше. По крайней мере, они составляли наиболее приятное разнообразие в его похождениях.