Читать онлайн «Артемий Семёнович Бервенковский»

Я вспомнил, как двадцать лет тому назад, когда я спешил по большой дороге в Кириллов, передняя ось моей брички переломилась, и я принужден был остановиться. Оглядываясь во все стороны, в надежде найти какое-нибудь пристанище, увидел я верстах в двух от дороги какое-то странное здание, похожее на ветряную мельницу, но необыкновенно сложного механизма. Я направил к нему шаги и вскоре очутился перед красивым господским домом со многими флигелями и пространным садом; тут же показалось мне скрытое доселе высоким холмом красивое село. Странное здание непонятной архитектуры находилось на самом холме, в близком расстоянии от дома. Старый дворецкий, стоявший у входа, сказал мне, что имение это принадлежит Артемию Семеновичу Бервенковскому. Просьба моя — послать людей для починки брички — тотчас была исполнена; но когда я спросил: нет ли в селе постоялого дома, где бы мне остановиться, дворецкий всплеснул руками.

— Батюшки! — вскричал он, — да господский-то дом на что? Да Артемий Семенович меня изволит прогнать вподзатыльцы, если я вас теперь отсюда выпущу. Нет, сударь, извините, а уж вы у нас должны денька два погостить.

— Как, — спросил я, удивленный таким радушным приемом, — да ты меня, верно, за кого-нибудь другого принимаешь?

— Как за другого? — сказал старик, и морщины его лица несколько сгладились под добродушной улыбкой. — Да за кого ж другого мне вас принимать, сударь: ведь вы, верно, проезжий?

— Именно проезжий.

— Так уж не прогневайтесь, а у нас такой обычай: извольте недельку здесь прожить, а потом, пожалуй, ступайте себе с богом!

Я попросил, чтоб обо мне доложили хозяину.

— Вот-та! — сказал дворецкий, — что ж тут докладывать! Ступайте себе в гостиную; только теперь Артемий Семенович изволят гулять нагишом, так не угодно ли отдохнуть на диване или чего-нибудь покушать? Они скоро воротятся.

— Артемий Семенович гуляет нагишом? — спросил я.

— Точно так, — отвечал хладнокровно дворецкий. Я невольно засмеялся; но дворецкий продолжал, как будто ничего не замечая:

— Теперь четверть шестого. До шести часов Артемий Семенович будет гулять; от шести до половины седьмого они изволят кричать; а потом, — прибавил дворецкий с тяжелым вздохом, — они будут заниматься механикой.

— Как? — спросил я с возрастающим любопытством, — Артемий Семенович кричит всякий день от шести часов до половины седьмого: ровно полчаса?

— Не всегда, сударь; иногда они изволят кричать целый час, но только в сырую погоду.

— Но разве, — спросил я, несколько запинаясь, — Артемий Семенович немного… того? — Я повертел пальцем над головою.

— Что вы, что вы, батюшка! бойтесь бога! что вы это говорите… еще этого нам недоставало!.. — И на глазах старика навернулись слезы.

«Чудак же твой барин!» — подумал я.

Мы вошли в гостиную. Дворецкий меня оставил и побежал за чаем, а я подошел к окну. Оно отворялось в сад. Не прошло пяти минут, как мимо окна пробежал человек средних лет, которого вся одежда заключалась в парике и в башмаках; у него, сверх того, были часы на золотой цепочке. Увидев меня, он мне дружески кивнул головою и сделал рукою успокоительный знак, как будто говоря: не беспокойтесь, любезный друг, я скоро возвращусь.

Он исчез между деревьями; но через несколько времени явился с противоположной стороны, прикрывая этот раз наготу свою большим подсолнечником. Он вторично пробежал мимо окна, кивнул мне головою и скрылся. Явление это повторялось довольно часто. Наконец Артемий Семенович остановился, посмотрел на часы и стал кричать самым ужасным голосом. Я думал, что весь дом сбежится на его крик, и сам не мог утерпеть, чтоб не двинуться вперед, спеша к нему на помощь; но Артемий Семенович сделал известный уже мне успокоительный знак рукою и продолжал кричать. Иногда он посматривал на часы и наконец замолчал, почти выбившись из сил. Кряхтя и запыхаясь, вошел он в комнату, бросился в мои объятия и крепко прижал меня к сердцу.

— Извините, — сказал он, — извините, почтеннейший, что заставил вас так долго дожидаться! Не угодно ли вам чаю или не прикажете ли чего другого? Ух, уморился! Трепетинский! — продолжал он, обращаясь к вошедшему с подносом дворецкому, — давай скорей чаю! Что ж это ты, братец, голодом моришь дорогого гостя! Ух, устал! Ух, боже мой!.. Не сердитесь, почтеннейший, дайте дух перевести!

— Несу, сударь, несу! — отвечал Трепетинский, ставя на стол поднос с чайным прибором, — несу, батюшка, несу, несу!

Между тем Артемий Семенович осыпал меня учтивостями и расположился возле меня на диване. Он был высокого роста, хорошо сложен и глаза имел быстрые и умные.

— Представьте себе, почтенный друг, — сказал он, скрестив одну ногу на другую и облокотясь на подушки дивана, — представьте себе, что я этак каждый день осужден утомляться! Боже мой! что за жизнь, что за жизнь, как подумаешь…

— Но позвольте спросить, — заметил я, — для чего вы…

— Для чего? Для здоровья, почтеннейший, для здоровья! Человеку нужен моцион, вольный воздух, регулярная жизнь. Сильный крик расширяет легкие, — это всякий знает, но никто на это не обращает внимания. Когда вы у меня несколько поживете, мы будем вместе бегать в саду и кричать: вы увидите, как это полезно.

— Покорно благодарю, — сказал я, — но мне никак нельзя остаться у вас долее завтрашнего дня; я так спешу…

— Пустое, почтеннейший, пустое! Мне еще нужно обо многом с вами потолковать. Вот, например, что вы скажете об этом?

Тут Артемий Семенович отворил большой шкаф и стал вынимать из него какие-то запыленные модели, похожие на то необыкновенное здание, которое я видел на холме возле дома. По мере того как он вынимал эти модели, он ставил их на стол под ранжир[1] и вскоре совсем его загромоздил.

— Что это такое? — спросил я.

— А как бы вы думали? — сказал Артемий Семенович.

— Мельница?

— Как бы не так!

Тут вошел Трепетинский с какими-то наливками; увидел модели, вздохнул и печально покачал головою.

— Это, сударь мой, — продолжал с довольным видом Артемий Семенович, — это, сударь мой, коли вы слыхали, все разные перпетуум мобиле[2]!

Я не мог утерпеть, чтоб не улыбнуться.

— Мне кажется, — сказал я, — что перпетуум мобиле значит вечное движение; а модели ваши стоят неподвижно.

— Вот то-то и штука, — отвечал Артемий Семенович, нисколько не смешавшись, — они стоят неподвижно, потому что я еще не отыскал для них удобного движителя; но дайте срок, у меня здесь (он ударил себя по лбу), у меня здесь сидит такая выдумка, о которой вскоре заговорят в Европе! A propos[3], вы сочинитель?

— Нет, я живописец.

— Живописец! — вскричал радостно Артемий Семенович. — Пойдемте со мною.

Он схватил меня за руку и потащил в другую половину дома. Она была убрана прекраснейшими картинами италианской и фламандской школы. Артемий Семенович начал говорить о живописи, и я был удивлен его здравым суждением и глубокими познаниями Он говорил с жаром истинного любителя; но заключение его разговора меня удивило.

— Все это, однако, — сказал он, — дрянь в сравнении с механикой! Я вам сейчас покажу изобретенную мною водоочистительную машину.

Он схватил меня за руку и опять потащил за собою.

— Посмотрите, — сказал он, подымая крышу машины, — посмотрите, какая в ней грязная вода. Я нарочно велел влить в нее воды погрязнее. Теперь смотрите, какая выйдет вода из крана: кристалл, чистый кристалл!

Он повернул кран, но из него выбежала такая же грязная вода, какая была в машине.

— Это ничего, — сказал Артемий Семенович, — если ее раза два процедить, она будет совершенный кристалл! Но не хотите ли посмотреть на мой вертел?

Мы пошли в кухню. Какие-то колеса и шестерни сцеплялись вместе и занимали почти всю комнату. Три человека с большим трудом вертели огромный цилиндр и приводили в движение железный прут, на котором перед огнем жарился цыпленок.

— Каково? — сказал хозяин дома, потирая руки.

— Кажется, — заметил я, — механизм немного сложен. Этим бедным поваренкам, должно быть, несколько тяжело!

— Помилуйте! тем лучше, что тяжело. Моцион, почтеннейший, моцион! О! у меня ничего не забыто, одно истекает из другого. А посмотрите-ка сюда: пока цыпленок жарится, здесь сбивается масло, а тут рубится зелень. У меня на риге есть веялка, которая вместе и веялка и орган! Но это еще ничего; пойдемте-ка в мою спальню. Что, вы думаете, это такое?

— Треугольная шляпа?

— Совсем нет: рукомойник! А это?

— Скрыпка.

— Как бы не так! Это дорожный ящик с бритвами. А это?

— Пистолет.

— Хорош пистолет! Это чернильница, чернильница, милостивый государь, чернильница!