Читать онлайн «Химера и антихимера»

Чтение для молодых голов, начавших

образование на биологических

и медицинских факультетах, изучивших

основы официального дарвинизма и

решивших, что это неинтересно,

поскольку всё уже открыто

Пермь

1992

Мои беседы не будут походить на те, которые вы слушали раньше. Каковы же особенности этой книги?

Во-первых, она написана человеком, которого нельзя считать в полной мере специалистом по вопросам эволюции, как мы привыкли называть таковым или практикующего на участке врача или выпускника политехнической школы, работающего в заводском цехе. Моя дорога, которая начиналась как тропа молодого иммунолога, на середине своей протяжённости заставила остановиться и обнаружила почти безграничный мир эволюции. Многие из тех, кто вышел на этот простор сразу из лесных дебрей студенческой учёности и посвятил всю жизнь познанию эволюции, в конце карьеры огорчением вынуждены будут сказать, что не знают, что изучали, а раз так, то «существует ли эволюция вообще?»

Судьба же вывела меня на иммунологическую тропинку. И я проделал путь от отрицания заслуг Дарвина к утверждению его частичной правоты и пониманию механизмов недарвиновской эволюции, тем подтверждая диалектику развития Логоса: отрицая – утверждаем.

Во-вторых, большинство университетских курсов написаны не для того, чтобы их понимали, но обязательно следовали им как единственно верному взгляду и подходу. Вот этот самый подход, который называют материалистическим, и есть та страшная сила, убивающая живое в любой старой и новой науке. Особенно это опасно для свежих наук, которые появились как всплеск идеи, но должны задыхаться и гибнуть под тяжестью реакционного материализма. То, что принято называть материализмом, есть на самом деле верноподданническое служение власть имущей идее, которая угрюмо настаивает на том, что факты правят миром, а не их закономерность. Если псевдоматериализм ограничивает пути нашего познания, то советский эволюционизм-дарвинизм превратил учение о жизни в учение о смерти. От советского дарвинизма веет холодом бюрократизма, потому что он считался плодом развития мысли сталинских академиков, для которых признать, что на фактах не лежит ответственность за истину, значило подписать себе смертный приговор. И они приговорили гипотезу эволюции…Любая наука питается идеями, а не их марксистско-ленинскими истоками. Лишь идеи, которые не боятся быть неправильно истолкованными материалистами, оставляют след и на облике самого материализма.

В-третьих, многие университетские курсы до смешного необъективны. Хотя авторы называют себя материалистами, претендующими на первосортную объективность, тем не менее они не способны честно отражать скромные заслуги отсталых советских наук, а всячески их раздувают. Зато корифеям русской и зарубежной науки, генераторам идей приписывается легкомысленность вкупе с заблуждениями.

Великий русский философ П. Флоренский писал, что память – это дорога к истине, что память – это «творчество мыслительное и, скажем более, единственное творчество, присущее мысли, ибо фантазия, - как известно, - есть только вид памяти, а предвидение будущаго – тоже не более как память… [Память] – это сознание во Времени символов вечности» («Столп и утверждение истины»). Могут ли учёные, забывшие своих великих предков или даже участвовавшие в их уничтожении, рассчитывать на благосклонность богини мудрости Минервы? В лучшем случае, их удостоит внимания собственная жена, такая же земная и меркантильная. И потому наши беседы не будут содержать в себе застенчивого упоминания о «близоруких» предшественниках, но мы познание эволюции будем вести на трудах и мыслях великих эволюционистов с первой до последней главы, помня о том, что всё положительное в советском дарвинизме – плод внимательного, но лукавого изучения предков.

В-четвёртых, я не могу согласиться с теми, кто называет дарвинизм наукой. Любая наука стоит на своих основаниях, которые называют законами. У дарвинизма нет своих законов, которые бы удовлетворяли всех исследователей. Но дарвинизм и не ремесло, как медицина, которая заимствует для своего развития открытия чужих наук. Мне думается, что учение об эволюции – это ветвь философии, вплотную занимающейся проблемами жизни.

Для многих, наверное, будет неожиданностью, что во Франции, на родине Ламарка, среди эволюционистов немалую часть составляют представители ламаркизма. И если для советских учёных, питомцев «корифея всех времён и народов» Сталина, это было проявлением близорукости или ослеплённости буржуазной науки, то при внимательном отношении к взглядам ламаркистов даже начинающий учёный и студент должны понять то, чего очень боится материалистическая наука. Оказывается, что одни и те же факты приводят специалистов к различным выводам. И эти выводы зависят от многих априорных моментов: от очерёдности поступления фактов, от индивидуальной особенности исследователя, от предсуществующей гипотезы. Хотелось бы обратить внимание на последнее положение. Оно очень важно для изуродованного нашей школой сознания. Материалисты отличаются тем, что любят ставить последнюю точку, и никому не удавалось через неё перепрыгнуть (разве что, уехав за границу). Вместе с тем в Евангелии от Иоанна есть такая первая строка: «В начале было Слово». Никакие ухищрения не способны замазать исконное значение великого откровения. Слово, несмотря на стремление завалить его делом, обладает великой силой, способной не только творить, но даже разрушать природные инстинкты (А.Н. Уайтхед. «Наука и современный мир», избр. работы по филос., М: Прогресс, 1990).Откровения Иоанна должны быть руководством в научном поиске. Поэтому мы и вспомнили о них. Тот же Уайтхед писал в работе «Приключения идей»: «Систематическое мышление не может прогрессировать. Не используя некоторых общих рабочих гипотез со специальной сферой приложения. Такие гипотезы направляют наблюдения и помогают оценить значение фактов различного типа. Короче говоря, они предписывают некоторый метод. Пытаться творчески мыслить, не опираясь на явно сформулированную теорию, значит попасть под власть дедовских концепций».

Априорное суждение открывает перспективы видения. Человек способен не замечать множество явлений и фактов до тех пор. Пока не появится их ожидание, оформленное новой гипотезой или теорией. Как знать, если бы не создал Мальтус своей теории народонаселения до Дарвина то, возможно, не догадался бы последний, что случаи гибели менее приспособленных есть результат именно борьбы, а не злого рока. Этот момент хочется подчеркнуть особо, потому что официальная наука, успокоенная отсутствием свободного доступа к источникам, могла уверять начинающих биологов, что перенесение борьбы за существование в природе на человеческое общество есть ошибка Дарвина.

Нет, это не ошибка, а исходный пункт его наблюдений. Ну, а борьба в обществе, она никуда не исчезает, а проявляется тем сильнее, чем больше умаляются нравственные компоненты человеческого существования. Мы сами являемся свидетелями того, как тела людские, отдавшие душу любимому государству, лишаются разума и впадают в членовредительство.

В-пятых, в России ныне принято называть дарвинизмом учение об эволюции. Такая предопределённость в отношении эволюционной теории не оставляет большого выбора сторонникам другой эволюции, например, ламаркистской. Основной труд Дарвина «Происхождение видов» при жизни автора выдержал шесть переизданий. И нелегко было читателям этих книг, когда они узнавали, что Дарвин в очередной раз отказывается от своих положений, выдвигает новые. Дарвин в первом издании иной, чем в шестом – он тоже эволюционировал. Так, в одном из последних изданий своего труда он писал, что периоды времени, в течение которых вид претерпевает изменения, вероятнее всего, короче тех периодов, когда он остаётся неизменным. Такого не встретишь в первых изданиях. Не осталось отчётливого представления у потомков о его воззрениях на наследование приобретённых признаков. Дарвин соглашался с гипотезой Ламарка о наследовании приобретённых признаков, хотя она не имела для него первостепенного значения, как для Ламарка.