Читать онлайн «Собрание сочиненийв 10 томах. Том 2»

Мы, люди белой расы, думаем, что знаем все. Например, мы думаем, что понимаем природу человека. Но в действительности мы понимаем ее лишь так, как она представляется нам — со всеми прикрасами, неясно обрисовывающимися сквозь завесу наших условностей, и упускаем из вида те ее проявления, которые мы забыли или о которых мы находим неприятным вспоминать. Но я, Аллан Квотермейн, размышляя об этих вещах как человек невежественный и необразованный, всегда находил, что никто в действительности не может постичь сущность человеческой природы, если он не изучил ее в грубых, нецивилизованных формах. А с этим проявлением ее я был отлично знаком. Дело в том, что в жизни мне приходилось иметь дело преимущественно с сырым материалом, с девственной рудой, а не с отшлифованными и отполированными предметами, изготовляемыми из нее (если только можно считать их отшлифованными, в чем я сильно сомневаюсь). Я думаю, что придет время, когда более культурные поколения будут смотреть на нас как на грубые, полуразвитые существа, единственной заслугой которых было то, что мы передали потомству огонь жизни.

В жизни все относительно, и на одном конце лестницы стоит человек-обезьяна, а на другом — сверхчеловек, то есть то последнее явление человечества, которое я не хочу и не могу предугадывать.

Но на всех ступенях развития человек остается все же человеком. Я хочу этим сказать, что те же страсти обуревают его и стремится он к тем же честолюбивым целям, и познает те же радости, и удручен теми же горестями — все равно, живет ли он в негритянской хижине или в европейском раззолоченном дворце, ходит ли он на двух ногах или летает по воздуху. Для меня одно несомненно: человек, покуда он жив, поступает в главных своих действиях так, как поступали его предки в течение бесчисленных веков — с некоторыми, конечно, изменениями, вызываемыми климатом, местными условиями и обычаями.

Вот почему я всегда считал дикарей такими интересными. В них обнажены и ярче выражены те вечные принципы, которые управляют нашей человеческой природой.

И именно поэтому я счел нужным записать на досуге различные случаи из моей жизни, в которых, по моему мнению, выявляется эта наша общая природа. Очень может быть, что никто никогда не прочтет моих записок. Но все-таки — кто знает? — быть может, когда-нибудь в будущем они и попадут в чьи-либо руки и окажутся ценным материалом для изучения человеческой натуры. Во всяком случае, я рассказываю правдивые истории об интересных племенах. Если последние выйдут живыми из дикой борьбы народов, то им, наверное, суждено подвергнуться большим переменам. Поэтому я хочу изобразить их такими, каковы они сейчас, покуда их еще не постигли изменения.

Первая из моих историй — хотя и не в строго хронологическом порядке — гласит об одной женщине, о самой, по моему мнению, красивой женщине, которая когда-либо встречалась у племени зулусов. Вместе с тем это была и самая умная, и самая честолюбивая, и самая порочная женщина. Ее имя — Мамина. Но ее звали также Дитя Бури, потому что она родилась в ночь, когда свирепствовала страшная буря.

Мамина мне очень напоминает прекрасную Елену, описанную поэтом Гомером. Во всяком случае, общее между ними то, что обе они были красивые, хотя одна из них была черная или, вернее, бронзовая, а другая — белая. Кроме того, обе они были вероломные и стали причиной гибели сотни мужчин. На этом, пожалуй, кончается сходство, так как в Мамине было гораздо больше темперамента, чем в Елене, которая, если только Гомер верно изображает ее, была, в конце концов, недалекой, пустой женщиной. Елена была воплощением красоты, которую эти старые плуты, греческие боги, использовали как ловушку для поимки многих достойных мужей. Такова была Елена, как понимаю ее я, не получивший классического образования. Мамина же, хотя она и была суеверной — обычная слабость женщин — не признавала никаких богов и расставляла свои ловушки с переменным успехом, но с весьма определенной целью: играть видную роль в Земле Зулу.

* * *

С Маминой я встретился в первый раз в 1854 году, и мое знакомство с ней продолжалось до 1856 года, когда оно оборвалось после кровопролитной битвы при Тугеле, в которой погиб Умбулази, сын Мпанды и брат Кетчвайо, на свое несчастье тоже встретившийся с Маминой.

В те дни я был еще молодым человеком, хотя уже успел схоронить свою вторую жену после краткой, но счастливой брачной жизни. Оставив своего сынишку в Дурбане на попечение верных и добрых людей, я отправился в Землю Зулу, где бывал еще юношей. На этот раз я поехал туда, чтобы удовлетворить свою страсть охотника и попутно заняться торговлей.

В сущности, у меня не было призвания к коммерческим делам, что видно из того, как мало я достиг в этом направлении. Но охота всегда была моей страстью — не потому, что я люблю убивать живые существа. Нет, могу вас уверить, что во мне главным образом говорило спортивное чувство. Мне нравилась бродячая жизнь в диких местах, где часто моими спутниками были только небесные светила; нравились постоянные приключения; нравилось знакомиться с новыми племенами, с которыми мне приходилось сталкиваться. Короче говоря, меня привлекала и теперь еще привлекает вечная перемена, опасность положения и надежда открыть что-нибудь новое.

* * *

Дело было в мае 1854 года, когда я отправился охотиться в дикую местность между реками Блэк- и Уайт-Умфолози. Охоту мне разрешил сам Мпанда, которого буры сделали правителем Земли Зулу после поражения и смерти его сводного брата Дингаана[1]. В этих местах свирепствовала лихорадка, а потому я отправился туда в зимние месяцы. Местность была так густо покрыта кустарником, что при полнейшем отсутствии дорог я счел благоразумным не брать с собою свои фургоны и отправился пешком. Моими спутниками были туземец-метис по имени Сикаула, которого обыкновенно звали Скаулем, зулусский вождь Садуко и кафр[2] по имени Умбези, в краале[3] которого, в горах, я оставил свой фургон и нескольких своих людей со слоновой костью и другими местными товарами.

Этот Умбези был полный, здоровый мужчина лет шестидесяти, очень жизнерадостный, и, что редко бывает среди негров, он любил охоту как спорт, а не как промысел. Зная эту его склонность и его искусство находить дичь, я обещал подарить ему ружье, если он согласится сопровождать меня и приведет с собою еще несколько охотников. У меня было одно плохое старое ружье, которое имело неприятную привычку стрелять при полувзведенном курке. Но даже после того, как я объяснил ему все недостатки ружья, он подпрыгнул от радости при этом предложении.